Паоло Сартори - Эксперименты империи. Aдат, шариат и производство знаний в Казахской степи

В конце XVIII — первой половине XIX в. возникает идея составления сборников казахского обычного права. В 1804–1853 гг. было подготовлено несколько правовых записей и сборников, о которых мы расскажем в этой главе. Встречные усилия по кодификации адата были предприняты как чиновниками сибирского ведомства (с центром в Омске) Казахской степи, так и оренбургского (с центром в Оренбурге). Однако эта работа не была успешно завершена. Подготовленные чиновниками тексты так и не были кодифицированы. Одна из основных причин заключалась в том, что у составителей сборников отсутствовала определенная система к отбору материалов. В результате чиновники часто путали адат и шариат, объявляя последний, как правило, «внешним фактором» в духе расхожего мнения о поверхностной исламизации казахов. Такое обстоятельство заставляло думать о том, что изданный текст может быть проигнорирован не только судебной практикой казахов, но и российской администрацией. Была и другая веская причина, обрекшая на неудачу усилия некоторых составителей сборников. Это обострившаяся в 1840–1850‐е гг. исламофобия имперских чиновников, которые стремились «очистить» обычное право от «исламских напластований». Следствием такой политики было блокирование ряда кодификационных проектов, которые с точки зрения бюрократических верхов не содержали строгого разграничения между адатом и шариатом.

Европейские колониальные державы, захватывая новые территории, неизбежно сталкивались с проблемой включения местных народов в общеимперское правовое поле. Важным этапом на пути реализации этого замысла была кодификация обычного права, которое, как правило, бытовало в устной форме. Обычное право с имперской перспективы представляло собой «остаточную категорию» («residual category») [140] См. подробнее об этом понятии: Merry S. E. Anthropology, Law and Transnational Processes // Annual Review of Anthropology. 1992. Vol. 21. P. 364; Moore S. F. History and the Redefinition of Custom on Kilimanjaro / Eds. J. Starr, J. F. Collier / History and Power in the Study of Law. Ithaca, 1989. P. 289. , т. е. тот набор информации, который колониальные власти посчитали нужным включить в сборники, устранив при этом все противное с точки зрения европейской морали и политически нежелательное [141] Hoffman K. E. Berber Law by French Means: Customary Courts in the Moroccan Hinterlands, 1930–1956 // Comparative Studies in Society and History. 2010. Vol. 52. No. 4. P. 852. . Однако процесс кодификации не был таким однозначным, как может показаться на первый взгляд. Он протекал на фоне различных региональных контекстов, требовавших индивидуального подхода к той или иной ситуации. Опыт, приобретенный одной империей, в силу каких-то специфических условий не всегда мог быть заимствован другой. Тем не менее колониальная кодификация имела и свои закономерности. Чтобы установить это, мы хотим описать несколько ее моделей. Такое сравнение поможет прояснить суть следующих проблем. Какие аналоги существуют между Российской империей и другими европейскими странами? Почему, в отличие от других колониальных держав, сборники обычного права, подготовленные русскими чиновниками и ориенталистами, не стали действенным инструментом в практическом правовом регулировании?

Российская политика по отношению к собственным «туземным» подданным, конечно, имела как свои особенности, так и параллели, объединявшие ее с другими колониальными империями, например с Францией. Как отмечают современные исследователи, варианты военно-народного управления, созданные на Северном Кавказе и в Закаспийской области Туркестана, вводились французами в Алжире [142] Бобровников В. О., Конев А. Ю. Свои «чужие»: инородцы и туземцы в Российской империи. С. 188–189. . Важным в этом контексте является и другое наблюдение: после завоевания в 1857 г. Кабилии (северо-восточной части Алжира) Французская империя столкнулась с берберами [143] Общее название жителей Северной Африки. Они занимали территорию от западных границ Египта на востоке до Атлантического океана на западе и от реки Нигер на юге до Средиземного моря на севере. После завоевания мусульманами Магриба берберы подверглись влиянию арабской культуры. . В отличие от своих арабоязычных соседей, берберы рассматривались колониальными чиновниками как слабо исламизированное население. Учитывая этот подход, имперская администрация противопоставляла шариат «светскому» обычному праву, надеясь с помощью поддержки последнего усилить французское влияние в регионе [144] «Существование „светского“ обычного права было воспринято как более чем убедительное доказательство их материализма и „независимого духа“ и, таким образом, их расположенности к французскому влиянию». Цит. по: Scheele J. A. Taste for Law: Rule-Making in Kabylia (Algeria) // Comparative Studies in Society and History. 2008. Vol. 50. No. 4. P. 897. . Как видим, описанная ситуация имеет прямые аналогии с Казахской степью — когда местное кочевое население объявлялось поверхностно исламизированным, а адат становился инструментом колониальной политики. Французские власти, как и власти Российской империи, стремились кодифицировать обычное право. Однако, в отличие от Казахской степи, правовые сборники берберского населения Алжира, подготовленные по заказу колониальной администрации, нашли свое практическое применение — их использовали в качестве судебников в местных магистратах [145] Ibid. Р. 901–908. . Хотя эти кодексы стали действенными руководствами, сложно быть уверенным в том, что представленная в них информация воспринималась самими колониальными чиновниками без проблем. Как и в случае И. Я. Осмоловского, снабдившего свой текст цитатами из книг по фикху и пытавшегося доказать, что казахское обычное право является частью обширной исламской правовой культуры, берберские сборники не стали исключением. Они также отражали тесную связь с шариатом, прежде всего потому, что были написаны местными имамами или религиозными учеными [146] Ibid. Р. 898. . Это обстоятельство затрудняло попытки чиновников установить характер влияния исламского права на берберскую культуру, так как они по-прежнему противопоставляли обычное право и шариат. Пытаясь найти выход из этой проблемы, французские власти отказались от попыток некой стандартизации правовых норм, например от сведения их в единый кодекс. Чиновники также вынуждены были признать и то обстоятельство, что сборники обычного права не следует рассматривать в качестве механизма для модернизации и европеизации местного общества. Основное внимание было сосредоточено на подготовке так называемых «деревенских кодексов», представлявших деревню априори как специфическое правовое пространство, выходящее за пределы других норм, — право соседних деревень, государственное право, мусульманское право [147] Ibid. Р. 901–904. . Такой подход, на наш взгляд, позволял больше сосредоточиться на вопросах местной рутины, чем сделать узкий региональный контекст заложником общеимперских стереотипов. В конечном счете французам удалось избежать ошибок, с которыми столкнулись российские власти. Несмотря на этот европейский опыт, Российская империя не готова была отказаться от идеи общего кодекса для инородцев Казахской степи.