Об Асмуде, воспитателе Святослава, дважды упомянутом в Повести временных лет (945 и 946 гг.), мы знаем очень мало; возведение его имени (с вариантом «Асмолдъ») к скандинавскому A smundr или Asmoðr возражений не вызывает. В рассказе о походе Ольги на древлян в 946 г. есть одна эпическая черта, которую с первого взгляда как будто можно связать с норманскими обычаями. Битва с древлянами начинается с того, что маленький Святослав кидает копье в древлянскую рать, правда — не совсем удачно, «бе бо детескъ»; Асмуд призывает дружину последовать примеру своего юного князя [494].
В северных сагах хорошо известен древний обычай начинать бой с того, что вождь первый бросает копье в противника, тем самым посвящая этого последнего Одину и обеспечивая себе победу; такое объяснение в большинстве случаев дают нам саги. Обычай этот, несомненно, более древний, чем сам Один и его культ в том виде, в каком мы его знаем по сагам, «Эдде», и т. д. Но известен он не только у скандинавов и вообще германцев. В Древнем Риме при объявлении войны жрец-фециал, стоя на границе вражеской территории, бросал туда окровавленное копье [495]. По Аммиану Марцеллину, вождь хионитов, северных соседей Ирана, «по обычаю своего народа и наших фециалов», начинает битву с того же самого действия [496]. По Генриху Латвийскому, литовцы под Кукенойсом [Кокнесе] кидают копье в Двину в знак отказа от мира с немцами [497]. Вероятно, о пережиточном обрядовом действии сообщается и в рассказе Ипатьевской летописи под 1245 г. о войне галицко-волынских князей с Польшей: дойдя до Вислы, Василько Романович «стрели… чересъ… Вислу, не могоша бо переехати си рекы понеже наводнилася бяше». Невольно напрашивается сопоставление с легендами о Карле Великом в старофранцузских хрониках, где Карл, овладев Испанией, бросает копье в море, преграждающее ему путь к дальнейшим завоеваниям [498], а также с весьма близким рассказом об императоре Оттоне II в Дании в 975 г. в исландской саге об Олаве, сыне Трюггви [499].
Перед нами — интересный комплекс обычаев и пережитков, заслуживающий особого исследования. Ограничиваясь здесь лишь его отношением к летописному рассказу 946 г., мы можем сделать следующие выводы. Несмотря на близкие параллели из саг и на то обстоятельство, что, по летописи, воспитателем Святослава был Асмуд, в котором можно предполагать норманна, нет никакой необходимости относить выступление Святослава с кодьем за счет варяжского влияния и уроков доброго воинского поведения, которые тот же Асмуд преподавал своему питомцу. Этот обычай мог возникнуть на местной восточнославянской почве и иметь здесь свой смысл, вне всякого отношения к культу Одина, с которым он связывается в сагах. Так же, очевидно, возник он своим чередом и у литовцев Генриха Латвийского.
Трудно сказать, какого происхождения были Икмор и Сфенкел, воеводы Святослава в его войнах с болгарами и Византией, лица, о которых Лев Диакон (кн. VIII, гл. 5; кн. IX, главы 2, 6) говорит как о следующих после князя по значению. В. Томсен объясняет греческую форму Ιχμορ как передачу славянской Икморъ < сканд. Ingimarr [500]. Это вполне возможно; но если так, то самый факт, что греки узнали это имя в его славянской форме, говорит не в пользу преобладания варяжского элемента в дружине Святослава.
Еще менее ясен Сфенкел, Σφεγχελος; Томсен полагает, что Сфенкел — Свенельд [501]. Шахматов также говорит о Сфенкеле Льва Диакона как о летописном Свенельде [502], но это противоречит собственным высказываниям автора «Разысканий» о тех местах летописи, где говорится об участии Свенельда в войнах Святослава как о непервоначальных (971 и 972 гг.) [503]. По Льву Диакону, этот Сфенкел был убит под Доростолом (кн. IX, гл. 2). Единственное, что сближает имя Сфенкел а с норманскими именами, это близость первого его члена к именам Свенелд ( Sveinaldr ) и Speyyos — имя брата Владимира Святославича, по Кедрину, которое можно объяснять из Sveinki , как это и делает Томсен [504]. Попытка возводить Σφεγχελος; к теоретически возможному * Sveinkell < * Sveinketill представляется рискованной. Насколько мне известно, Sveinkeil нигде не засвидетельствован во всей дошедшей до нас весьма богатой древнескандинавской ономастике. Интересно, что даже такой столп норманской школы, как А. А. Куник, не решался прямо возводить имя Сфенкела к какому-нибудь северному имени [505].
И Сфенкела, и Икмора Лев Диакон определяет как богатырей. Вполне возможно, что о них были известны какие-нибудь эпические сказания, к сожалению, не дошедшие до нас.
Читать дальше