Дмитрий Котышев - От Русской земли к земле Киевской. Становление государственности в Среднем Поднепровье в IX–XII вв.

Вероятно, к этому времени относится и расширение территории вышгородской крепости, формирование окольного города, активно заселяемого ремесленным людом. Исследования Вышгорода 1970–1980-х гг. установили наличие активной застройки детинца и предградья [780]. Как в самом детинце, так и за его пределами прослежены остатки наземных и заглубленных построек, выявлены два железоплавильных горна, три железообрабатывающие мастерские, мастерская ювелира. Динамика заселения города также хорошо прослеживается: так называемый район металлургов, находящийся с северо-востоку от детинца, в XII–XIII вв. смещается к окраине, а его место занимают жилые кварталы.

Археологическими раскопками прослежена и планировочная структура городской застройки. Выявлено несколько хозяйственно-жилищных комплексов, представлявших собой усадебные постройки. Типовое жилище вышгородского посада — срубная постройка 5,5×7 м, хозяйственные сооружения были несколько скромнее: 3×2,7 м. Сама планировка города была радиально-кольцевой, о чем говорят следы кольцевой магистрали, прослеженные в 1930-х гг. [781]Плотность застройки, как показали исследования северо-восточной части посада, была достаточно высокой — следы частоколов, разгораживающих усадьбы, изученные в 1981 г., показали практическое отсутствие свободного пространства [782]. Усложнение социально-территориальной структуры Вышгорода находит свое отражение и в появлении нескольких некрополей. Один расположен в 500 м к северу от детинца, другой — в 2 км к юго-западу от стен посада [783]. Вероятно, городской некрополь существовал и в центре города. Именно там, близ деревянной церкви Святого Василия агиографическая традиция локализует первоначальное погребение Бориса и Глеба; археологическими исследованиями в 1853 г. в огороде священника, расположенного около Борисоглебской церкви, был открыт саркофаг из красного шифера, костяк сопровождали перстень и бронзовая печать [784].

Примерно с того же времени в истории Вышгорода можно отметить одну очень интересную особенность — тесную связь с Вышгородом и вышгородским культом черниговских князей. Именно Святославу Ярославичу принадлежит инициатива построения в Вышгороде каменного храма; после неудачной попытки завершения Святославова проекта Всеволодом храм был все-таки построен Олегом Святославичем [785]. Событие это, завершившееся в 1111 г. [786], было неординарным. Возведенный в Вышгороде каменный храм-мавзолей был впечатляющей постройкой и своими размерами превосходил любое провинциальное строительство, по своему масштабу приближаясь к столичным соборам [787].

Видимо, не случайно киевские князья очень ревниво относились к усилению своего ближайшего пригорода, да еще под покровительством князей черниговской династии. Думаю, что нет ничего удивительного в том, что Олег Святославич «…многажды понужаше убо и моляше Святополка да быша перенесли святая мученика в създанную церковь, онъ же пакы акы зазря труды его и не хотяше ею пренести, зане не самъ бяше ее създалъ церкве тоя» [788]. Точно так же и Мономах, оказавшись на киевском столе, проявлял схожую неуступчивость — по словам агиографа, Олег и Давыд «…всегда убо глаголющема и понужающема Володимера о пренесении святою». Мономах дал согласие на перенесение мощей лишь два года спустя после вокняжения, и в 1115 г. оно состоялось [789].

Торжественная церемония перенесения мощей Бориса и Глеба в 1115 г. — без сомнения, апогей вышгородской истории. Превращение киевского пригорода в центр общерусского культа открывало перед вчерашней крепостью на Днепре довольно радужные перспективы.

Величественная и монументальная постройка Олега Святославича стала новым сакральным и общественным центром вышгородской общины. Попытка Мономаха использовать перенесение мощей для поднятия авторитета своего клана и семейства успехом не увенчалась. Как сообщает летопись, «Володимероу бо хотящю я поставити средѣ цркви и теремъ серебренъ поставити над нима а Двдъ и Олегъ хотяше та поставити я в комару идеже отць мои назнаменалъ на правой сторонѣ идеже бяста оустроенѣ комарѣ има». Спор был разрешен жребием не в пользу Мономаховых замыслов — «…и положи Володимеръ свои жребии а Двдъ и Олегъ свои жребии на стой трапезѣ и выпяся жребии Двдовъ и Олговъ и поставиша я в комару тою на деснѣи странѣ кде ныне лежита» [790].

Мономах вынужден был признать этот факт задним числом, пожертвовав храму украшения для надгробий. По словам автора «Сказания», «исковав бо сребрьныя дъски и святыя по ним издражав и позолотив, покова вор же серебръмь и золотъм, с хрустальными великыими разнизании устрой, имущь врьху по обилу злато, свтеильна позолочена, и на них свеще горяще устрой въину, и тако украси добре…» [791]. Однако, каким бы богатством ни выделялось убранство усыпальниц, по справедливому замечанию И.И. Смирнова, оно не идет ни в какое сравнение с фактом строительства каменного храма: «То, что новые драгоценности были пожертвованы Мономахом уже "по пренесении" праха Бориса и Глеба в новый храм в 1115 г., лишний раз подчеркивает чисто вынужденный характер новых даров Мономаха» [792].