Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907 - мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Существенно, что блестящие военные успехи Пруссии, создавшей Германскую империю на полях сражений с Францией, вдохновляли оппонентов «искусного сдерживания». Хорошо представляя себе безостановочную экспансию русских в Центральной Азии и сравнивая ситуацию на европейском субконтиненте с положением дел в пограничных районах Индии, некоторые колониальные генералы и чиновники, как, например, главнокомандующий англо-индийской армии сэр Уильям Мэнсфилд и член правительства в Калькутте сэр Генри Дюранд выступали за прямое соотнесение задачи обороны полуострова с прусскими методами, стратегией и военной организацией [419].

Тем временем напряженность в англо-русских отношениях возросла из–3а решения царского правительства 21 ноября 1870 г. в одностороннем порядке аннулировать статьи Парижского мирного договора, запрещавшие России иметь боевой флот и укрепленные базы на Черном море. Дело в том, что франко-прусская война создала для такого решения благоприятные международные условия, поскольку из четырех великих держав — Великобритании, России, Франции и Пруссии (Германии) — только первая могла выступить с решительным протестом, хотя даже в этом случае, по мнению осторожного Горчакова, существовала угроза начала новой англо-русской войны [420].

Расценив заявление царского МИДа как фактический выход из «концерта держав» ad hoc , что подрывало наряду с франко-прусским конфликтом стабильность в Европе, премьер-министр У. Гладстон выразил мнение, что «искра войны, зажженная в Центральной Азии, распространится по всему земному шару, туда, где у Англии и России имеются владения, и втянет другие государства в пламя пожара» [421]. Однако это признание отнюдь не означало решительного перехода лидера либералов на позиции «форвардистов», так как кроме вполне ожидавшейся в Петербурге ноты протеста, Лондон не представил царскому правительству каких-либо других, более весомых аргументов, указывавших на возможный жесткий отпор российским амбициям. Интересно, что некоторые специалисты расценили данное заявление Гладстона как исторический прецедент, использованный уже в 1930-х гг. национальным правительством Великобритании для умиротворения нацистской Германии и фашистской Италии [422].

Но даже «умиротворители» среди британской властной элиты были твердо убеждены, что Амударья призвана стать последним естественным рубежом русского продвижения вперед. В одном из частных посланий 1869 г. вице-король Индии лорд Майо выразил это мнение следующим образом: «Если только Россия не будет вынуждена действовать в согласии с нами, это означает, что она не подвергнет обструкции нашу торговлю, не будет поощрять враждебных действий или интриг против Афганистана, Яркенда, либо территорий лежащих у наших границ, и что она сильной рукой остановит внутренние смуты среди различных народов, на которые она оказывает влияние, она обнаружит, что выполнение ее миссии в Азии значительно облегчится, и что внесение цивилизации в дикие районы Средней Азии, а также окончательное установление ее власти получат существенное ускорение» [423].

Разногласия в британском истеблишменте относительно стратегии и тактики действий на Востоке свидетельствовали о несовпадении интересов отдельных социальных слоев и групп: политиков, военных, банкиров, промышленников, коммерсантов и, наконец, обывателей. «Мы постоянно растягивали линию нашей границы в Индии из–3а складывавшихся обстоятельств, — писал один военный эксперт в 1869 г., — несмотря на нашу природную склонность оставаться, насколько возможно, в разумных пределах» [424]. Именно в этот период признанным рупором «форвардистов» стал упоминавшийся ранее сэр Г. Роулинсон. На протяжении тридцати лет он отстаивал свою концепцию азиатской политики в речах, статьях и меморандумах. Ее квинтэссенция заключалась в том, что «Россия враждебна, Россия — экспансионистская страна и Россия имеет замыслы в отношении Индии, чему имеется огромное количество доказательств» [425].

Программный меморандум от 20 июля 1868 г. содержал упреки Роулинсона в адрес правящих кругов Британии за пассивную позицию, занятую Кабинетом во время Крымской и Кавказской войн по отношению к горским повстанцам Черноморского региона, когда Россия, со своей стороны, несмотря на враждебность западных держав, «постепенно прокладывала свой путь с берегов Аральского моря через соленые болота нижнего Яксарта (Сырдарьи. — Е.С .) к пределам аллювиальных долин, лежащих выше пустынь…» Роулинсон разоблачал так называемую цивилизаторскую миссию России в Азии, называя ее не более чем «дымовой завесой», за которой царские стратеги разрабатывали планы прорыва к Индийскому океану. Несмотря на обещания остановить наступление, подчеркивал британский аналитик, Россия упорно продвигается к Афганистану. Он также указывал на то, что в результате оккупации Коканда и Бухары «царизм» получил удобные плацдарм и предлог для вмешательства во внутренние дела эмирата. По мнению Роулинсона, в самом ближайшем будущем Великобритания столкнется с большой опасностью: «Если Россия займет позицию, которая либо через размещение войск на Оксе, либо через оказание решающего влияния на Афганистан позволит ей в воображении туземцев бросить вызов нашему (британскому. — Е.С .) превосходству в Азии, неблагоприятный эффект будет колоссальным» [426].