Андрей Соколов - Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника

Многие были убеждены, что если Англию наказал бог, то его гнев вызвали, в первую очередь, придворные нравы. В «викторианской» по духу советской историографии отмечалась «нравственная распущенность», царившая при дворе Карла II, а в некоторых работах с уместной этому случаю иронией приводились детали, побуждавшие читателя в полной мере оценить глубину падения буржуазно-дворянского общества. Так, Е. Б. Черняк сообщал, что Карл II «волочился за каждой юбкой», имел прозвище «Старина Роули», в честь лучшего жеребца королевской конюшни, и гордился им, а одна из его любовниц актриса Нелли Гвини спаслась от разъяренной толпы, прокричав: «Я добрая протестантская шлюха» [147, 175 ]. Слегка приспустившая покровы викторианской морали современная российская историографии стала чуть откровеннее в представлении информации об этой стороне жизни стюартовского двора, хотя прежний иронично-морализаторский тон сохранила. Например, Л. И. Ивонина пишет: «Король подавал пример всей стране. Любители амурных авантюр всеми силами освобождались от гнета пуританской морали. Парламент Английской республики карал супружескую неверность смертью, а при Карле добродетельность и верность стали предметом насмешек, прекратились разговоры о воздержании и вреде незаконных связей» [120, 200–201 ]. Она даже сообщила, что придворный доктор короля полковник Кондом изобрел презерватив, когда «число собственных наследников начало смущать любвеобильного Карла». Между тем, в текстах Черняка и Ивониной обнаруживается отличие, не кажущееся второстепенным. Черняк утверждал: «Большинство подданных веселого монарха не было склонно ни к античным параллелям, ни к восхищению вкусом, проявленным королем. Недаром богобоязненные буржуа-пуритане, ужасавшиеся от безнравственности двора, превращенного в аристократический дом терпимости, были в то же время весьма озабочены тем, чтобы в этом „чертоге сатаны“ особым фавором пользовалась угодная им содержанка, а не ее соперницы». Ивонина пишет иначе: «Было очевидно, что значительная часть англичан предпочитала вседозволенность Реставрации моральным законам времен республики Кромвеля». Как общество воспринимало шалости королевского окружения, с презрением, равнодушием или долей энтузиазма? Действительно ли это было чем-то из ряда вон?

Историк Р. Хаттон полагал, что господство пуританской морали в 1650-е гг. в известной степени миф, тогда наблюдался беспрецедентный рост публикаций эротический сочинений, а написанное в XVI веке сочинение П. Аретино с гравюрными изображениями разнообразных поз, используемых в половых актах, вышло в 1658 году. Популярность этого издания косвенно подтверждают записки Коллинса. Описывая русский свадебный обряд, он говорит о «свадебных песнях, таких непристойных, что сам Аретино покраснел бы, если их услышал» [21]. Лондон 1659 года описывали как город трактиров, в которых лица обоих полов пьянствовали и танцевали. В 1663 году посол Франции в Лондоне писал, что английское придворное общество скучно и невинно по сравнению с двором Короля-Солнце. Правда, через несколько месяцев он был под впечатлением «скандала на водах», когда на курорте придворная дама родила прямо на балу [58, 185–186 ]. Нельзя ли предположить, что двор Карла II, столь критикуемый Кларендоном за пороки, лишь делал смелый шаг в сторону форм сексуальности, возобладавших в высших классах Англии в XVIII веке? Во всяком случае, интерпретация сексуальности в раннее новое время, предложенная известным английским историком Лоуренсом Стоуном, допускает такую версию. Стоит помнить, что либертинаж имел ренессансные корни. Фривольность двора была одновременно осуждаема и привлекательна для тех, кто стоял чуть ниже на иерархической лестнице. Л. Стоун обратил внимание, что дневник Пеписа, с одной стороны, свидетельствовал о шоке и даже отвращении ко многому из того, что он слышал, с другой, привычки двора вызывали его интерес, зависть и стремление имитировать их [99, 349 ]. О нравах в сфере сексуальной жизни свидетельствуют произведения придворных остроумцев, в том числе графа Рочестера. Кибл писал: «Сексуальная неразборчивость Карла и его двора, культ ненасытных мужчин и доступных женщин, пренебрежение к супружеской верности со стороны и тех, и других было одновременно характерной и новой чертой в английской культуре» [62, 171 ].

Серьезных сомнений в правдивости рассказов о придворных оргиях нет, хотя отдельные из них апокрифичны, например, переданный «архи-сплетником» Пеписом слух, будто Карл II узнал о том, что голландский флот вошел в устье Темзы, когда находился у леди Кастлмейн, и продолжил развлекаться ловлей моли. При дворе имели место разные формы сексуального поведения: групповые сношения и мастурбация, сцены лесбийской любви, и беспорядочные, и продолжительные связи, основанные на адюльтере, петтинг, где угодно, в том числе в театре или церкви, вуайеризм, дилдо и презервативы. Ревнуя Карла к леди Френсис Стюарт, Кастлмайн вступила с ней в интимную связь. Леди Френсис, родившаяся в семье врача Генриетты Марии, и являвшаяся после реставрации сначала ее фрейлиной, а потом фрейлиной королевы Екатерины, слыла главной красавицей двора. Карл II был в нее влюблен, но она якобы отказывалась стать его любовницей. Ходили слухи, что она была в близких отношениях с леди Кастлмайн, и бывало, что они спали в одной постели. Пепис передавал слух, что однажды, резвясь, они стали разыгрывать свадьбу, причем Кастлмайн выступала в роли жениха. В это время вошел Карл, и, оттеснив ее, занял место жениха. Фигура Френсис Стюарт «всплыла» в анекдоте из истории англо-русских отношений: когда Карл II принимал русских послов, ему быстро наскучили разговоры о торговых делах, и он перешел на изящество ножек англичанок. Для доказательства своей правоты он приказал ей продемонстрировать стройность своей фигуры, для чего она освободилась от большей части придворных нарядов. Послы согласились, что узрели наивысшее совершенство [147, 174 ].