Вольфганг Акунов - Гунны — страх и ужас всей Вселенной

Как бы то ни было, Лютеция осталась невредимой. Гунны пошли дальше по хорошим римским столбовым дорогам. Неуклонно приближаясь к основанному на территории Западной империи, с согласия равеннского двора, автономному вестготскому царству. А точнее говоря – к его самому северному городу – Генабуму или Аврелиану, на реке Лигере (нынешнему Орлеану на Луаре). Впрочем, согласно «Гетике», Аврелианом владели не вестготы, а союзный им царь аланов Сангибан. Намеревавшийся из страха перед гуннами передать город Аттиле (хотя вообще-то аврелианские аланы были римскими «федератами», обязанными, жизни не щадя, защищать империю от всех врагов, внешних и внутренних). Чего, однако не допустили гот Торисмуд (Торисмунд, Торисмонд) и патриций Аэций. Опять «темна вода во облацех»…

Следующим галло-римским городом после Дурокортора был Каталаун (Дурокаталаун), переполненный беженцами. Повсюду бродили стада, брошенные пастухами. Виллы и хижины стояли пустыми, с потухшими очагами. Монастыри остались без монахов. Храмы – без священников и причта. Одним убежищем для местных стал Каталаун, другим – крепость Монс Арматум (лат. «Вооруженная гора», впоследствии – Мон Армэ, ныне – Мон-Эме). Гунны не замедлили осадить крепость и взять ее приступом после короткого, хотя и ожесточенного боя. Сотни галло-римлян были убиты, тысячи взяты в плен. Следовательно, гунны все еще продвигались по галльской земле почти беспрепятственно. Об их главных военных противниках – римлянах Аэция, вестготах, меровингских франках – не было пока что ни слуху, ни духу.

Сопротивление «кентаврам» оказывали лишь самые бесстрашные местные жители. Ощущая на своих лицах дыхание смерти, они решились-таки продать как можно дороже свою жизнь, которая, в любом случае, вдолжна была закончиться через пару мгновений. «Мементо мори», как гласит крылатое латинское изречение, «помни час смертный»…

Каталаун отделался сравнительно дешево. Возможно, мирный характер городка подчеркивался, в глазах гуннов, его близким соседством с крепостью. Кроме того, город имел красноречивого заступника в лице епископа Альпина, ученика Святого Лупа Трикассийского (Труаского). Кроме редкостного дара красноречия, Альпин славился искусством заклинать злых духов. А произнесенные им проклятия считались особенно действенными. По провинции ходили слухи о его сверхъестественных способностях. Вне всякого сомнения, недоверчивому и подозрительному царю гуннов Аттиле (тем более суеверному, что ему была неведома истинная вера!) приходилось слышать о молодом галло-римском духовном сановнике.

Как бы то ни было, епископу Альпину удалось, в ходе переговоров с Аттилой за стенами города, убедить царя гуннов в том, что Каталаун, занятый гуннским гарнизоном, но не превращенный в груду дымящихся руин, может оказаться завоевателю даже полезным. Возможно, Альпин показал «Бичу Божьему» древнее земляное укрепление, ныне именуемое «лагерем Аттилы» (Camp d’Attila) и постоянно посещаемое туристами. Гуннский царь, конечно, сразу оценил полезный совет, данный ему благочестивым каталаунским колдуном. И решил сделать это место складом захваченной им в Галлии добычи. Там же гунны могли размещать своих раненых и больных. А также превратить указанное им Альпином укрепление в своего рода тыловой рубеж – на случай, если везеготы вдруг решатся выйти против гуннов в чисто поле. В то, что ему, возможно, придется сражаться еще и с войсками Аэция, «Бич Божий», кажется, всерьез уже не верил. В конце концов, «последний римлянин» мог преградить путь гуннам еще раньше, например, на Ликке (современной реке Лех, несущей свои воды по Баварии и Австрии), или же на Рене. Если бы хотел.

Но и Альпин решил воспользоваться благоприятным моментом. Опытный бесогон, он не побоялся заключить «пакт с дьяволом», предложив Аттиле примерно следующее:

Мы, граждане Каталауна, будем охранять твой лагерь, царь, женщин, раненых и добычу. Ты же выдай нам пленных, захваченных тобой при штурме крепости Монс Арматум, жен и дочерей наших крестьян, которые томятся в обозе твоих воинов, подвергающих их притеснениям.

Это требование было трудно исполнимым даже для такого деспота, привыкшего к беспрекословному повиновению, как гуннский царь Аттила. Ибо как для галло-римлян все гунны были, надо думать, на одно лицо, так же для гуннов все галло-римские крестьянки были тоже на одно лицо. Особенно если с них совлекли последние лохмотья или одели их в ту же одежду, в которую были облачены гуннские «обозные феи» (по выражению участника аналогичной эпопеи – конармейца И.Э. Бабеля). Воины возроптали, не желая отдавать римскому колдуну свою законную добычу – пленниц. Аттила уже был готов склониться перед волей войска, уготовав Альпину судьбу епископа Никасия… Как вдруг всех владельцев пленниц и пленников, захваченных в крепости, стали терзать ужасные судороги и боли в животе. Видимо, в гуннском войске началась дизентерия. А может быть – желудочный или кишечный грипп. Или пищевое отравление. Но гунны решили, что эту хворь наслал на них каталаунский чародей Альпин. Он ведь был на короткой ноге со злыми духами! Кто же этого не знал! И на следующий день в город на реке Матроне (так римляне именовали Марну) стали, одна за другой, возвращаться девушки и женщины, захваченные гуннами в плен при взятии крепости. Отпущенные теперь «видимыми бесами» на волю. Ничего не понимающие и не верящие в то, что спасены.