Коллектив авторов - Регионы Российской империи - идентичность, репрезентация, (на)значение. Коллективная монография

И вот здесь уместно задаться следующими вопросами. Чем руководствовался Д. А. Милютин, принимая решение о смене названия, какие цели он при этом преследовал, почему выбрал в качестве повода реформу войскового правления для реализации задуманного? Ответы на эти вопросы помогут нам, во-первых, выяснить функциональный характер нового топонима, то есть являлся ли он номинативным, дескриптивным и/или идеологическим (по классификации В. А. Никонова), во-вторых, раскрыть мотивацию данного переименования и, в-третьих, дать оценку словам С. Г. Сватикова о «политическом значении» превращения Земли войска Донского в Область войска Донского.

Как нам представляется, идея переименования отвечала духу административной политики, проводимой в 1860‐х годах центральной властью в отношении казачества. Изменения в системе управления решали главную задачу: «объединить, сколько возможно, казачье сословие с другим, совместно с ним обитающим, населением под одним общим гражданским управлением, сохранив отдельность только в военном устройстве казаков, в собственном хозяйстве войсковом и военной администрации» [394]. В это время большинство казачьих войск занимали пространства в крупных территориально-административных образованиях империи, находясь в соседстве (плотно или чересполосно) с гражданским неказачьим населением. Такими образованиями, например, являлись Кубанская и Терская области, созданные в 1860 году на территориях бывших Черноморского и Кавказского линейного казачьих войск, переименованных тогда же соответственно по названию областей. В 1869 году была проведена реформа структуры управления Кубанской и Терской областей – с учетом опыта организации власти в 1865 году в Оренбургской губернии и находившемся в ее границах Оренбургском казачьем войске [395]. С отменой крепостного права и допуском иногородних ситуация в Земле войска Донского становилась такой же, как и в других казачьих регионах, и требовала, по мнению властей, адаптации органов войскового управления к меняющимся условиям.

Следует также отметить, что 23 апреля 1870 года, то есть за три дня до подачи милютинской записки, Александр II утвердил «Положение об обеспечении генералов, штаб и обер-офицеров и классных чиновников Донского войска». Документ вступал в силу «со дня обнародования», приуроченного к 300-летнему юбилею войска, и, как мы уже отмечали, был зачитан новым войсковым наказным атаманом М. И. Чертковым утром 21 мая 1870 года. Согласно положению, срочные участки поступали в полную и потомственную собственность их владельцам без выкупа. Это был, пожалуй, главный монарший «подарок» к юбилею, временно закрывающий земельный вопрос на Дону, дискуссии по которому шли с начала 1860‐х. Думается, что не только Д. А. Милютин, имевший исчерпывающую информацию по данному делу, но и многие представители центральной власти, местной администрации и донского дворянства отлично понимали, что с принятием данного положения принцип «общей нераздельной войсковой собственности на землю» как важный элемент казачьего особого уклада явно вступал в противоречие с действительностью. Таким образом, предлагаемое название «Область войска Донского» лучше отражало складывающийся донской административный и социально-экономический порядок и, как нам представляется, более точно соответствовало дескриптивной (описательной) функции нового топонима (хоронима) на карте Российской империи.

Между тем, по нашему мнению, в переименовании просматривается и «политический» подтекст. Прежде всего обращает на себя внимание бюрократическая непроработанность предложения Д. А. Милютина о смене названия с привязкой к проекту реформы, который, как оказалось, уже приобрел форму закона. Это говорит о возможной спонтанности в принятии решения о переименовании и личной заинтересованности Д. А. Милютина. Также совершенно очевидно, что своеобразное «растворение» вопроса о получении нового названия в указе о реформе местного органа власти было намеренным приемом – для того чтобы «не издавать по этому предмету особого законодательного акта» (а именно так, напомним, говорилось в записке).

Нежелание военного министра осуществить переименование с помощью отдельного закона объясняется тем, что Д. А. Милютин и, вероятно, его ближайший помощник в казачьих делах начальник Управления иррегулярных войск Н. И. Карлгоф предполагали, что для части донского казачества открытое, не завуалированное переименование будет иметь негативный символический смысл и породит непредсказуемую реакцию. Фактов, которые прямо свидетельствовали бы об этом, у нас нет. Источников, которые бы указывали на факты активного обсуждения этой темы в обществе, на страницах периодической печати с 1870 года и вплоть до конца XIX века мы не обнаружили.