Филипп Гуревич - Мы вынуждены сообщить вам, что завтра нас и нашу семью убьют. Истории из Руанды

После того как джип увез дядьев Одетты к их безвременной гибели, ее отец нанял грузовик, чтобы вывезти семью в Конго. Но семья была большой — у отца Одетты было две жены; и вместе с бабушками и дедушками, зятьями, невестками, тетками, кузенами, племянниками и племянницами набралось 34 человека, — а грузовик был слишком маленьким. Одна из бабушек Одетты просто не поместилась в него. И тогда отец сказал: «Давайте останемся и умрем здесь». И они остались.

Родственники Одетты остались едва ли не единственными выжившими из всех тутси, населявших Кинуну. Они жили в нищете, уйдя в горы вместе с коровами, и терзались страхом за свою жизнь. Защита и спасение явились к ним в лице одного из членов деревенского совета, который пришел к отцу Одетты и сказал: «Ты нам нравишься, и мы не хотим, чтобы ты умер, поэтому запишем тебя как хуту». Одетта не помнит, как именно это было сделано.

— Мои родители ничего не рассказывали об этом до конца своих дней, — говорила она. — Это было несколько унизительно. Но мой отец согласился принять это удостоверение личности, и два года он был хуту. А затем его привлекли к суду за то, что у него было поддельное удостоверение.

К 1966 г. «тараканы» в изгнании распустили свою неудачливую армию, устав видеть, как после каждого их нападения убивают тысячи тутси. Кайибанда, уверенный в своем статусе мвами хуту, осознал, что старая колониальная модель официальной дискриминации, преграждающая лишенному власти племени доступ к образованию, общественному трудоустройству и службе в армии, может быть эффективным методом «борьбы с вредителями», дабы не давать тутси поднять голову. И чтобы поддержать пропорциональную власть большинства, были опубликованы данные переписи, согласно которым тутси составляли всего 9% населения, и их возможности были соответственно ограничены. Несмотря на монополию хуту во власти, хамитский миф оставался основой государственной идеологии. Так что глубокое, почти мистическое чувство неполноценности не покидало новую руандийскую хуту-элиту, а чтобы придать дополнительную остроту системе квот применительно к тутси, состязавшимся между собой за немногие доступные посты, действовала система обратной меритократии: вместо наилучших предпочитали тех из них, кто обладал наименьшими достоинствами.

— У меня была сестра, которая всегда была первой ученицей в классе, в то время как я занимала примерно десятое место, — вспоминала Одетта. — Но когда зачитывали имена тех, кого приняли в среднюю школу, мое имя назвали, а имя моей сестры — нет. Потому что я была не такой блестящей ученицей и представляла меньшую угрозу.

— А потом был 73‑й, — продолжала Одетта. — Я уехала из дома, поступив в педагогический колледж в Сиангугу (на юго-западе страны). И однажды утром, когда мы завтракали перед тем, как пойти к мессе, были закрыты и заперты окна и двери. Потом парни из другого колледжа вошли в столовую и окружили столы. Меня затрясло. Помню, у меня во рту был кусок хлеба, и я никак не могла его проглотить. Там был парень с холма по соседству с моим домом, мы вместе ходили в начальную школу. И он сказал: «Ты, Одетта, сядь, мы знаем, что ты всегда была хуту». А потом подошел другой парень, дернул меня за волосы и сказал: «По твоим волосам видно, что ты тутси».

Волосы были одним из главных показателей для Джона Хеннинга Спика. Определяя местного князька как представителя хамитской «расы господ», Спик объявил его потомком рода, идущего «от Абиссинии и царя Давида, чьи волосы были такими же прямыми, как мои собственные», и князек, польщенный, ответил — мол, да, есть легенда, что его предки «некогда были наполовину белыми, наполовину черными, и волосы их на белой стороне были прямыми, а на черной курчавыми». Одетта не была ни высокой, ни особенно стройной и по «назальному индексу», пожалуй, сошла бы за среднюю руандийку. Однако наследие Спика обладало такой силой, что даже через сотню лет после того, как он застрелился в результате «несчастного случая на охоте», студентик в Руанде стал мучить Одетту из-за того, что ей нравилось зачесывать волосы назад, чтобы они спадали по спине мягкими волнами.

— И тогда, — продолжала она, — директор колледжа, бельгийка, сказала обо мне: «Да, вот эта, она тутси первой категории, забирайте ее». И нас исключили. В тот день никто не был убит. Некоторым девочкам плевали в лицо и заставляли ползать на коленях, а кое-кого избили. А потом мы ушли оттуда. Пешком.