Филипп Гуревич - Мы вынуждены сообщить вам, что завтра нас и нашу семью убьют. Истории из Руанды

Спик начинает раздел своего дневника под названием «Фауна» словами: «Разбирая этот раздел естественной истории, вначале займемся человеком — истинным курчавым, толстоносым, толстогубым негром». Облик этого подвида поставил Спика перед загадкой похлеще самого Нила: «Удивительно, каким образом негры прожили столько веков без развития, в то время как все страны, окружающие Африку, настолько продвинулись в сравнении с нею; и, судя по прогрессивному состоянию мира, невольно приходишь к предположению, что африканец должен либо вскоре выйти из своей тьмы, либо подчиниться существу, превосходящему его». Спик полагал, что колониальное правительство — «наподобие нашего в Индии» — могло бы спасти «негра» от погибели, но в противном случае он видел «очень мало шансов» для этой человеческой породы: «Что делал отец его, то делает и он. Он заставляет трудиться свою жену, продает своих детей, порабощает все, до чего может дотянуться, и если не дерется за собственность других, то лишь ублажает себя пьянством, пением и плясками на манер бабуина, гоня прочь скучные заботы».

Это была самая что ни на есть заурядная викторианская демагогия, поражающая разве что тем, что человек, приложивший такие усилия, чтобы увидеть мир свежим взглядом, вернулся назад со столь шаблонными наблюдениями. (И, право, с тех пор очень мало что изменилось; нужно всего лишь слегка подредактировать предшествующие пассажи — убрать грубые карикатуры, тезис о человеческой неполноценности и сравнение с бабуином, — чтобы получить тот образ презренной Африки, который остается и по сей день стандартом для американской и европейской прессы и слышится в тоне призывов к благотворительным пожертвованиям, распространяемым организациями гуманитарной помощи.) Однако рядом со своими жалкими «неграми» Спик обнаружил «высшую расу людей, настолько не похожих на обычный туземный тип, насколько возможно» — благодаря их «тонким овальным лицам, большим глазам и высоким переносицам, характерным для лучшей крови Абиссинии» (в смысле, Эфиопии). Эта «раса» объединяла многие племена, в их числе ватуси (тутси). Все они держали скот и, как правило, повелевали массами негроидного населения. Больше всего Спика приводила в восторг их «физическая внешность», которая, несмотря на вьющиеся волосы и темную кожу — результаты смешанных браков, — сохранила «высокий отпечаток азиатской культуры, выраженными характеристиками которой является нос с переносицей, а не без нее». Смягчая свои постулаты туманными научными терминами и обращаясь к историческому авторитету Писания, Спик объявлял эту «семито-хамитскую» расу господ потерянными христианами и предполагал, что, если дать им образование в британском духе, они могли бы добиться «почти такого же превосходства во всем», как и любой англичанин.

Мало кто из ныне живущих руандийцев слыхал о Джоне Хеннинге Спике, но большинству известна сущность его дикой фантазии — что африканцам, которые сильнее всего напоминали европейские племена, господство было дано от рождения. И не важно, согласны они с этим хамитским мифом или нет, лишь немногие руандийцы стали бы отрицать, что именно благодаря ему они воспринимают себя — кто они есть в этом мире. В ноябре 1992 г. идеолог «Власти хуту» Леон Мугесера произнес свою знаменитую речь, призывая хуту выслать тутси обратно в Эфиопию по реке Ньябаронго, притоку Нила, который вьется по территории Руанды. Ему не нужно было вдаваться в подробности. В АПРЕЛЕ 1994 Г. ЭТУ РЕКУ ЗАПРУДИЛИ МЕРТВЫЕ ТЕЛА ТУТСИ, И ДЕСЯТКИ ТЫСЯЧ ИХ ВЫНОСИЛО ТЕЧЕНИЕМ НА БЕРЕГА ОЗЕРА ВИКТОРИЯ.

Как только внутренние территории Африки были «открыты» для европейского воображения благодаря исследователям, подобным Спику, за ним вскоре последовала империя. В лихорадке завоеваний европейские монархи начали претендовать на обширные пространства этого континента. В 1885 г. представители ведущих европейских держав устроили конференцию в Берлине, чтобы разобраться с границами своей новой африканской недвижимости. Как правило, линии, которые они проводили на карте, — и многие из которых до сих пор определяют африканские государства, — не имели никакого отношения к политическим или территориальным традициям ограниченных ими местностей. Сотни королевств и племенных союзов, которые действовали как индивидуальные нации с собственными языками, религиями и сложными политическими и социальными историями, были либо расчленены, либо, гораздо чаще, слеплены вместе под европейскими флагами. Но картографы в Берлине оставили Руанду и ее южного соседа, Бурунди, неприкосновенными и назначили эти две страны провинциями Германской Восточной Африки [5] Поскольку Руанда и Бурунди управлялись как объединенная колониальная территория Руанда—Урунди; поскольку их языки примечательно сходны; поскольку обе они населены в равных пропорциях хуту и тутси; и поскольку их бедствия как постколониальных государств определялись взаимным насилием между этими двумя группами — их часто считали двумя половинами единого политического и исторического опыта или «проблемы». На деле, хотя события в каждой из этих стран неизменно влияют на события в другой, Руанда и Бурунди с доколониальных времен существовали как совершенно различные, самодостаточные государства. Различия в их истории часто более красноречивы, нежели сходства, и сравнение скорее ведет к путанице, если не рассматривать каждую из стран на самостоятельных условиях. — Прим. автора. . Ко времени проведения Берлинской конференции ни один белый человек еще ни разу не был в Руанде. Спик, чьи расовые теории были восприняты как Евангелие колонизаторами Руанды, лишь заглянул через восточную границу этой страны с вершины горы в современной Танзании, а когда исследователь Генри Стэнли, заинтригованный репутацией Руанды как страны «свирепо-недружелюбной», попытался пересечь эту границу, его отпугнули градом стрел. Даже работорговцы обходили эти места стороной. В следующем году смерть мвами Руабугири погрузила Руанду в политический хаос, и в 1897 г. Германия открыла в этой стране свои первые административные учреждения, водрузила флаг «Второго Рейха» кайзера Вильгельма и ввела политику косвенного управления. Официально это означало внедрение нескольких германских агентов в существующий королевский двор и административную систему, но реальность была сложнее.