Рустам Рахматуллин - Две Москвы. Метафизика столицы

Вид на Кремль и Китай-город.

Литография Леметра по рисунку О. Кадоля. 1825.

У левого края церковь Николы Заяицкого, у правого – ограда Воспитательного дома.

У Перова этот храм так же не взят в картину слева, как и Воспитательный дом справа; меж тем на многих панорамах места дом и храм господствуют на берегах Москвы-реки, уподобляясь пропилеям для прохода кораблей к Кремлю.

В Москве советской Воспитательный дом назначили Дворцом труда, то есть пристанищем всех профсоюзов с их редакциями. Вышагивая версты по этажам и коридорам дома в надежде опубликоваться, Александр Грин сделал его, по версии Георгия Шенгели, домом чудака Ганувера, таящим золотую цепь и чудеса архитектуры. Сам город подтверждает эту версию: в романе «Золотая цепь» слитно даны мотивы детского призрения и корабельного причала.

Герой романа – мальчик, сирота, моряк, угнал корабль, чтобы достигнуть дома, в котором начинается «роман воспитания». На пороге дома юному корабельщику дают совет осваиваться с переменой участи.

«Золотая цепь» есть дом на взморье, как хотел Бецкой. Златая цепь вообще подробность Лукоморья, морской излуки. За домом «Золотая цепь», как и за Воспитательным, возможен материк, но отчего-то в книге нет сухих путей.

«За береговым выступом набралось едва ветра, чтобы идти к небольшой бухте, и, когда это было наконец сделано, я увидел, что мы находимся у склона садов или рощ, расступившихся вокруг черной огромной массы, неправильно помеченной огнями в различных частях. Был небольшой мол; по одну сторону его покачивались, как я рассмотрел, яхты».

Сходя сегодня с катера на берег подле Воспитательного дома, стоит привести себе на память этот абзац и понимать, что руку Грина направляла метафизика вполне чужого ему города.

Вероятно, у всякого места есть главная тема. В нее попадают, намеренно или нет, события большой истории и личных биографий, архитектуры и иных искусств. Назовем ее фабулой места, местной фабулой.

Попадая в фабулу, события истории или искусства заново проявляют, оформляют ее. Дотоле она существует в свернутом виде, в первом событии или до всякого события.

Фабула яузского устья проявлена самое малое четырежды. Четвертый раз – в XX веке, писателем, в романе. Третий – в XIX, художником, на полотне. Второй раз – в XVIII, императрицей, ее вельможами и архитекторами, в доме-учреждении, его программе и наружности. А первый раз – в Средневековье, посвящением урочищного храма. Возможно, храм не проявил, а создал фабулу.

Она могла остаться свернутой в церковном посвящении, как злак в зерне. Могла бы проявиться только дважды или трижды. Могла и больше, если бы в XX веке в доме разместилась морская академия. То обстоятельство, что академия была ракетная, не отменяет фабулу, а только демонстрирует непопадание в нее.

Подобно дому Перцова, Дому на набережной, Казанскому вокзалу, Воспитательный есть образ города, дом-город. Этот род домов встречается в московских средокрестиях или в недальней связи с ними. Можно предположить, что более их встретить негде. Таких домов действительно немного.

Дом «Золотая цепь» есть остраненный образ Воспитательного дома. Хотя не позволяет, под предлогом ночи, описать себя снаружи подробнее, чем «золотая цепь огней». Напротив, интерьеры дома описаны на множестве страниц, хотя, представленные странной смесью декаданса с авангардом, они едва доступны описанию по существу, в то время как наружность дома, видимо, проста.

Воспитательный дом. Открытое письмо начала XX века

Во всяком случае, проста наружность прообраза: симметрия на плане и фасаде, на крыше бельведер, а в прошлом – купола церквей по сторонам него, на половинах мальчиков и девочек. Видно, как трудно классицизму, привычному брать тему целостности и единства, справляться с темой дома-города. Предполагаемый автор проекта Юрий Фельтен и строивший на месте Карл Бланк взяли числом – окон, квадратных и кубических саженей, этажей. Тема далась, но в этой данности обнажена неадекватность языка.

Грин драпирует неадекватность тьмой, а интерьер осовременивает. «Золотая цепь» – классицистический дом-город, литературно оглашенный в позднем гриновском модерне.