Степан Шешуков - Неистовые ревнители. Из истории литературной борьбы 20-х годов

А вот отзыв о Вс. Иванове: «Мы уже привыкли от Вс. Иванова получать одну прекрасную вещь за другой: «Бронепоезд 14–69» – одно из его лучших творений» [141] Там же. – С. 329. .

Уже при вступлении в группу «Октябрь» Д. Фурманов видел основные ошибки напостовцев: «Воспрещается сотрудничество в «Красной нови», «Ниве», «Огоньке»… Это крепко суживает поле литературной деятельности…» [142] Фурманов Д. Собрание сочинений. – Т. 4. – С. 324. . Через год он нарушит этот запрет и «с удовлетворением» опубликует в «Красной нови» 3-ю часть «Мятежа». На вопрос анкеты «Любимые писатели» он назвал кроме классиков И. Бабеля и Л. Сейфуллину. Со многими писателями-попутчиками у Фурманова установились самые близкие, дружеские отношения, особенно с сентября 1923 года, когда он стал работать в Госиздате. Встречи с Л. Леоновым, С. Есениным, Вс. Ивановым, Н. Никитиным, А. Толстым отражены в его записях. Сколько здесь чувства восхищения и уважения к каждому из них! «А умный, образованный ты должен быть человек! Хорошо это писателю! Даже обязательно!» – так заканчивается запись от 24 января 1926 года под заголовком «Алексей Толстой». Интересна запись «Н. Н. Никитин», где рассказывается о том, как Фурманов в дружеской беседе критиковал произведения Н. Никитина «Любовь» и «Чертовы предки»: «Он уходил дружеский и довольный. Ему за этот вечер рассеяли весь туман насчет подлинного напостовства – не того, что слышал он от Воронского. Так-то вот ближе к делу. Так-то их лучше обработаешь. А их ведь так немного – можно обрабатывать и индивидуально» [143] Фурманов Д. Собрание сочинений. – Т. 3. – С. 381. .

Как позже окончательно поймет Фурманов, в данном случае Воронский ни при чем, здесь он к слову пришелся, а вот упрек «так-то вот ближе к делу», «так их лучше обработаешь» адресован не Воронскому, а именно напостовцам, которые в первом номере журнала, да и в других номерах, поносили Н. Никитина как врага революции. В этой же записи Фурманов воспроизводит разговор с писателем, из которого совершенно ясно, что Воронский никакого «тумана насчет подлинного напостовства» не наводил на Н. Никитина: «Разговорились о напостовстве, помянули первый номер журнала, где волинская статья о его «Рвотном форте». «Не помогла, говорит, она мне – словно я там враг какой Советской России: этого же нет. Нет и не было никогда!..» [144] Фурманов Д. Собрание сочинений. – Т. 4. – С. 380. . Этот протестующий крик «Нет и не было никогда!..» принадлежит не только Никитину, но и Фурманову – этому подлинному напостовцу.

Однако подлинное напостовство, возглавленное Фурмановым и открыто заявившее о себе в марте 1925 года, созревало и формировалось постепенно. Самым выдающимся писателем и самым разумным, по-партийному понимающим проблемы развития советской литературы, был среди напостовцев один Фурманов. Другие видные деятели пролетарской литературы стояли в стороне от напостовства. А. С. Серафимович сразу же увидел крайности руководства МАПП и ВАПП. Он представлял задачи развития советской литературы шире и глубже, чем все вожди рапповского движения, вместе взятые. Конечно, он не только поддерживал пролетарское литературное движение, но и многое для него делал и считался самым авторитетным пролетарским писателем. Однако Серафимович всегда скептически относился к напостовскому руководству, не сотрудничал в журнале «На посту» и не принимал участия в выработке платформы и устава МАПП. Д. Бедный использовался напостовцами как авторитет, как фигура в Пролетарской поэзии. Он открывал конференции, числился постоянным сотрудником «На посту», его имя, как и имя Серафимовича, зачинало список писателей, когда рапповцы вынуждены были доказывать большой расцвет пролетарской литературы. В особых случаях к нему обращались за поддержкой, и он шел навстречу. Но, как и Серафимович, поэт-правдист, охваченный своими обширными поэтическими заботами, не принимал участия в повседневных делах и битвах рапповцев. А. М. Горький был за границей, к тому же напостовцы именовали его мелкобуржуазным попутчиком, как В. Маяковского и других видных писателей того времени. С самоуверенной убежденностью напостовцы полагали, что к голосу Горького прислушиваться опасно, ибо это может привести к искажению идеологически чистой пролетарской линии в литературе.

Таким образом, оставалась надежда на одного Д. Фурманова. Но долгое время после прихода к напостовцам никто Горького там не считал ни выдающимся писателем, ни подлинным руководителем пролетарской литературы. А главное – он сам себя таковым не считал. Надо отдать должное его скромности, но если бы с первых дней своего прихода к руководству он поднял голос в защиту правды, многое бы могло пойти по-другому в делах пролетарской литературы. Этого не произошло, а случилось так, что Фурманов, уже автор знаменитого «Чапаева», всей прессой высоко оцененного и до марта 1925 года выдержавшего три издания, автор не менее знаменитого «Мятежа», печатавшегося по частям весь 1924 год и вышедшего отдельным изданием в феврале 1924 года, находился на вторых ролях в руководстве пролетарской литературой. Никто из активных напостовцев не мог с ним равняться ни по дарованию, ни по творческой продукции, ни по идейно-художественным достоинствам его сразу же признанных произведений, а также по заслугам перед народом и государством, по образованности и по идейно-политической зрелости. Один из видных деятелей литературы 20-х годов, Вячеслав Полонский писал о Фурманове: «Мне, в продолжение двух лет сталкивавшемуся с ним по совместной работе, хочется отметить лишь одну черту, отличавшую этого человека: то была скромность. Фурманов был «красный герой», кавалер ордена Красного Знамени, но не кичился этим; «Чапаев» прославил его имя, но это на Фурманове нисколько не отразилось: ни тени самодовольства, ни малейшего налета пошлости, который всегда густо покрывает лица любимцев славы. Вокруг него кипела борьба уязвленных самолюбий – он был спокоен, ровен, и интересы литературы волновали его больше, чем его собственные интересы. Маленькие дарования с большими претензиями заносчиво и шумливо карабкались на «командные высоты» – Фурманов, большой талант, уступал место, ибо знал хорошо, что пузырь, даже очень большой, лопнет рано или поздно. Но если он защищал какое-нибудь дело, то дрался крепко, стиснув зубы, не щадя ни друзей, ни врагов; был он человек большой воли и большевистской выучки. Годы гражданской войны оказались для него великой школой» [145] Полонский Вяч. Очерки современной литературы. – М. – Л., Госиздат, 1930. – С. 230. .