Татьяна Лабутина - Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние

Возмущенный заявлениями российского двора, Гаррис наговорил графу Панину немало резкостей. «Прошло четыре месяца (с января по май 1778 г.) в размышлениях, – писал посол, – и мы получаем отказ, который мог бы быть дан с самого начала наших переговоров». Решительный отказ императрицы «может показаться несогласным с теми чувствами горячего расположения к союзу с нами, которые выражены в ноте, переданной мне его превосходительством (Паниным – Т.Л. )». Английские предложения, продолжал Гаррис, всегда принимались императрицей «с видом полного одобрения, на самом деле всегда оставались отвергнутыми». Такое положение дел может повлечь за собой «уменьшение того высокого мнения в обоюдной добросовестности и политической честности, которое справедливо установилось между обоими дворами». Английское правительство может заметить, продолжал Гаррис, что «мы не встречаем той готовности исполнить нашу просьбу, с какою мы сами всегда спешили удовлетворить его (т.е. русского двора) желание».

Полученная нота убедила Гарриса в том, что русский двор не имеет «ни малейшего расположения согласиться на союз с Англией на каких бы то ни было условиях». Гаррис обосновывал свое заключение тем, что императрица, не вступая с ним в прения, не интересуясь теми изменениями, которые он был уполномочен предложить, не прислушиваясь к неоднократным его предложениям пересмотреть и заново составить трактат, дала ответ, «уже сам по себе довольно определительный, но который еще уясняется комментариями и общим поведением ее министров». Раздосадованный неудачей исхода дела Гаррис не мог сдержать себя, заключая: «Не могу … не утешить себя мыслью, что прежде чем Россия существовала, мы уже были великим народом; что мы отражали и побеждали врагов без ее помощи, и что без сомнения наступит такое время, когда мы гораздо более будем необходимы для них, чем сами теперь в них нуждаемся» 453 453 Там же. С. 590–592. .

В письме к помощнику министра иностранных дел Фразеру Гаррис вновь высказывал свое негодование по поводу позиции российского правительства и чиновников, которые неспособны решать дела. «Дружба этой страны, – заявлял он, – похожа на ее климат: ясное, яркое небо, холодная, морозная атмосфера, одни слова без дела, пустые уверения, уклончивые ответы». Дипломат был уверен в том, что «нелепый образ действий» российских сановников проистекает «из ложного мнения о возвышении их могущества и об упадке нашей силы». Однако он был уверен в том, что недалеко то время (подчеркивая, что в том «отрада» англичан – Т.Л. ), когда русские убедятся, что пока они забавляли себя «бархатными речами» (со стороны французов – Т.Л .) и услаждались чувством собственной непогрешимости, «враги их выигрывали время и заостряли мечи, тогда как их собственные ржавели в ножнах». Гаррис не сомневался, что еще наступит день, когда Россия будет нуждаться в помощи Англии, и «мы … будем иметь столько же основательных причин, чтобы отвергнуть союз с ними. Признаюсь, – не скрывал своего возмущения дипломат, – я желаю, чтобы это случилось» 454 454 Там же. С. 592–593. .

Как бы то ни было, но переговоры о заключении союза на этом не завершились. В ноябре 1778 г. посол «имел несколько конференций» с графом Паниным, который заявил, что для обеих держав «было бы полезно и даже необходимо рано или поздно заключить между собой союз», но пока не пришло время, «удобное для принятия подобной меры» 455 455 Лорд Мальмсбюри о России в царствование Екатерины II // Русский архив. М., 1874. Т. I. № 6. С. 1505–1506. . По завершении разговора с графом Гаррис решил подготовить ноту для передачи ее императрице, но поскольку он был убежден, что многие из передаваемых им бумаг до нее попросту не доходят, попытался добиться личной встречи с Екатериной II.

В это время Панин вновь стал убеждать Гарриса в том, что Британии следует обратиться за посредничеством по поводу заключения мира с Францией к России. Он подчеркивал, что императрица будет больше заботиться об интересах Британии, чем Франции. Однако Гаррис настаивал на более активной поддержке со стороны России, предлагая предъявить ультиматум Франции. Панин решительно отверг подобное предложение, полагая, что все это может посеять хаос в Европе, из которого будет непросто выбраться.

Позиция Панина убедила Гарриса в том, что российский министр был настроен враждебно по отношению к Британии. Посему он предпочел завести дружбу с Григорием Потемкиным, полагая, что тот может повлиять на императрицу. Влияние Потемкина представлялось послу важным, поскольку фаворит императрицы начинал более активно проявлять интерес к международным делам. Гаррис полагал, что императрица и ее «любимец» размышляли о реализации так называемого «греческого проекта», направленного на уничтожение Оттоманской империи и установление христианской империи со столицей в Константинополе с внуком Екатерины Константином на троне. Как утверждала английская исследовательница Изабель де Мадариага, «несмотря на всю хи-мерность проекта, в основе его лежали более конкретные амбициозные планы расширения российской территории на Черном море» 456 456 De Madariaga I. Britain, Russia and Armed Neutrality of 1780. New Haven, Yale, University Press, 1962. P. 102. . Подобная политика не могла проводиться без предварительной дипломатической подготовки, и именно князь Потемкин должен был установить более тесные отношения со всеми главными иностранными послами. Императрица обратилась с этим поручением к Потемкину, поскольку опасалась, что Панин будет тому препятствовать, полагая, что это нанесет вред той Северной системе, которую он создавал.