Борис Флоря - Польско-литовская интервенция в России и русское общество

В русской историографии история русско-польских контактов в 1609–1611 гг. не была предметом специального исследования, она рассматривалась, как правило, в рамках более общих работ, посвященных изучению «Смуты» в целом.

Особенно значительная роль в изучении этой темы в русской историографии принадлежит С. М. Соловьеву. В 8-й книге IV тома своей «Истории России» исследователь дал подробный очерк русско-польских контактов в указанные годы. Очерк этот, остающийся в некоторых отношениях до сих пор наиболее подробным изложением событий в отечественной историографии, опирался на использование достаточно широкого круга источников, как русских, так и польских (прежде всего мемуаров участников событий), обширные извлечения из которых С. М. Соловьев в своем переложении внес в текст своего труда. Однако этот обширный материал почти не подвергался анализу под интересующим нас углом зрения. Это было связано с характерными чертами общих представлений С. М. Соловьева об эпохе Смуты. Причины Смуты исследователь, как он это неоднократно подчеркивал, усматривал в нравственном упадке русского общества [2] Соловьев С. М . История России с древнейших времен. М., 1960. Кн. 4. С. 388–389, 462–463. , каких-либо серьезных противоречий между интересами отдельных слоев русского общества, которые могли бы повлиять на их поведение, его схема развития событий не предусматривала. В ходе развития Смуты проявилось прежде всего одно основное противоречие между русским обществом, по терминологии исследователя, «земскими людьми», и стоящим вне этого общества казачеством, которое С. М. Соловьев характеризовал как «противообщественный элемент», желающий «жить на счет общества, жить чужими трудами» [3] Там же. С. 391; ср. С. 470, 480. . Именно казачество и стало одной из главных движущих сил Смуты.

Ученый даже приписывал казакам желание «опустошить государство вконец, истребить всех неказаков» [4] Там же. С. 521. . Это противостояние «земских людей» и казачества вылилось в годы Смуты в форму конфликта между «земским» Севером и казацким Югом [5] Там же. С. 515. . При такой общей оценке ситуации исследователь, разумеется, не мог специально исследовать вопрос о том, как проявились в ходе контактов с поляками расхождения интересов разных слоев русского общества, если же такие расхождения интересов и существовали, то они не оказывали никакого влияния на события Смуты.

Следует принять во внимание и другую характерную черту схемы С. М. Соловьева. Она касается оценки целей польской политики по отношению к России. Здесь исследователь проводил различие между польской шляхтой, отправившейся в Россию поддерживать Лжедмитрия II, и руководящими кругами Польско-Литовского государства. Если первые, по его мнению, не преследовали каких-либо политических целей, а просто хотели «пожить за счет Москвы» [6] Там же. С. 481. , то «целию королевского похода для поляков было покорение Московского государства Польше» [7] Там же. С. 546. . К этому добавлялись соображения о полной несовместимости религиозных воззрений русских и поляков. Хотя известные исследователю «Записки о Московской войне» гетмана Станислава Жолкевского содержали ясные указания на наличие серьезных разногласий в польских правящих кругах относительно характера восточной политики Речи Посполитой, С. М. Соловьев не придал им значения, полагая, что все польские политики ставили своей целью «покорение» Московского государства. Таким образом, по убеждению ученого, никакой объективной основы для соглашения между русским обществом и Речью Посполитой не было. Если заключение такого соглашения все же оказалось возможным, то только из-за существования конфликта между «земскими людьми» и казачеством: «…единственным спасением от вора и казаков был Владислав» [8] Там же. С. 581. . Когда после гибели Лжедмитрия II опасность со стороны казаков если и не исчезла, то уменьшилась, «лучшие люди… теперь освобождались от этого страха и могли действовать свободно против поляков» [9] Там же. С. 620. . С. М. Соловьев при этом подчеркивал, что «после избрания Владислава царем народные движения принимают религиозный характер» [10] Там же. С. 585. . Следует отметить, что, работая с источниками и анализируя их, С. М. Соловьев при решении ряда конкретных вопросов отошел от собственной схемы. Так, приводя обращенную к Сигизмунду III просьбу русских тушинцев дать им «такие права и вольности, каких прежде не бывало в Московском государстве», исследователь отметил: «Из этого видно, что долгое пребывание русских и поляков в одном стане произвело свои действия» [11] Там же. С. 556. . В повествовании С. М. Соловьева эти беглые замечания не получили развития, но, как представляется, они послужили толчком для более углубленной разработки темы.