Сергей Князьков: Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том IV

Издание Т-ва И. Д. Сытина

Типография Т-ва И. Д. Сытина. Пятницкая ул. с. д.

Москва — 1911

Переиздание Артели проекта «1812 год»

Редакция, оформление, верстка выполнены Поляковым О. В.

Москва — 2001

М. И. Кутузов

ечное отступление от Немана и Вильны до Смоленска и дальше раздражало войско, и от Смоленска наша армия отходила в очень удрученном состоянии. Что мы побеждены и разбиты — этого ощущения не было: напротив, многие отдельные столкновения с французами заканчивались счастливо для нас, но так как основой нашего движения было отступление перед превосходными силами неприятеля, то мы неизменно одинаково «пятились» и после удачных столкновений, как после неудачных. До Смоленска необходимость отступления объяснялась для солдат и офицеров тем, что разобщенные наши 1-ая и 2-ая армии идут на соединение друг с другом. После Смоленска, когда это соединение совершилось, и все же обе наши армии после неудачной попытки перейти в наступление, выдержав кровопролитный бой под Смоленском, снова отступили, в армии громко заговорили о неспособности Барклая.

Кутузов (Борель)

Отступление от Смоленска и вообще происходило в очень тяжелых условиях. Поход по отвратительным дорогам, по которым часто едва-едва могла пробраться крестьянская телега, по холмистой и полной оврагами местности, обильной еще вдобавок мелкими речками и ручьями, на которых еле держались мосты, часто разрушавшиеся под тяжестью орудий и обозов, — такой поход и сам по себе мог только раздражать солдат, а ведь в данном случае армия, кроме всех указанных невзгод, отступала и отступала по направлению к Москве, а по пятам, преследуя нас, шел торжествующий неприятель, с которым уже не пытались сколько-нибудь серьезно схватиться после Валутиной. «Войска шли тихо, в молчании, с растерзанным и озлобленным сердцем», рассказывает современник. В обществе, в Петербурге и Москве тоже все были недовольны Барклаем. «Везде, куда достигали известия из армии, немногие лишь постигали цель отступления: все же прочие, видя только его последствия, опустошение страны, пожары цветущих городов и сел, грабежи и убийства, жаждали решительного боя, долженствовавшего, по их мнению, положить преграду дерзкому нашествию». «Вся Россия, — продолжает историк войны 12 года, — оскорбленная вражеским нашествием, небывалым в продолжение целого столетия, не верила, чтобы такое событие было возможно без измены или, по крайней мере, без непростительных ошибок главного вождя». Необходимость назначения общего над всеми армиями главнокомандующего становилась все более очевидной. В армии и в обществе все единогласно называли имя одного человека, который, по общему мнению, только один был способен поправить дело и направить его к благополучному исходу. Все называли, как желательного главнокомандующего, старого екатерининского генерала Михаила Илларионовича Кутузова, только что со славой закончившего войну с турками. «В Петербурге народ, — рассказывает Михайловский-Данилевский, — следил за каждым шагом Кутузова, каждое его слово передавалось приверженными ему людьми и делалось известно; в театрах, когда произносились драгоценные для русских имена Дмитрия Донского и Пожарского, взоры всех были обращены на Кутузова». Сам он, несмотря на свои преклонные лета, не уклонялся от участия в общественных собраниях, навещал влиятельных лиц и даже, как говорили тогда, старался заслужить благосклонность М. А. Нарышкиной, близкой к государю особы. Александр Павлович потом сам писал своей сестре, что в Петербурге только о том и говорят, что главнокомандующим следует быть Кутузову, и что Ростопчин пишет из Москвы, что и вся Москва желает видеть во главе армии Кутузова, а Барклая и Багратиона считает просто неспособными для такого ответственного поста.