Толедо охватил ступор. Город в одночасье лишился своих самых богатых и благородных жителей, и в нем не нашлось человека, способного отомстить за День рва.
Бойня в Толедо произвела такое сильное впечатление на ренегатов Кордовы, что они хранили спокойствие в течение семи лет. Но в конце этого периода урок трагедии немного забылся, тем более что Толедо снова сбросил ярмо. В столице ренегаты и факихи, которые с каждым днем все больше сближались и подбадривали друг друга, стали проявлять беспокойство под кнутом хозяина. Султан, похоже, был настроен доказать им, что мятеж неосуществим. Он окружил город фортификационными сооружениями, которые теперь господствовали над ним, и постоянно увеличивал количество конных телохранителей, которых все называли немыми (mutes), поскольку они были неграми или другими иностранными рабами, ни слова не знавшими по-арабски. Но только такие меры оказались скорее провокационными, чем силовыми. Ненависть, испытываемая недовольными, все чаще проявлялась и в словах, и в делах, особенно на южных окраинах, где жило не менее четырех тысяч теологов – учителей и студентов. Горе солдатам, которые осмеливались в одиночку или маленькими группами появиться на узких извилистых улочках этого района. Их оскорбляли, били и даже убивали без всякой жалости. Даже монарх подвергался оскорблениям. Когда муэдзин с минарета объявил о наступлении часа молитвы, Хакам, в обязанности которого входило посещение мечети и выполнение привычных религиозных функций, слышал из толпы голоса: «Иди, помолись, пьяница!» Оскорбления раздавались регулярно, но властям никогда не удавалось найти зачинщиков. Однажды в мечети некий человек из низших классов рискнул оскорбить султана в лицо, и толпа стала аплодировать смутьяну. Хакам, удивленный и разгневанный тем, что его королевское достоинство посмели унизить, приказал казнить десятерых зачинщиков и вернул десятину, упраздненную его отцом. Но только ничто не могло сломить гордость и упорство жителей Кордовы. Народные трибуны продолжали подогревать их страсти. В столицу вернулся Яхья, который проповедями и даже одной только магией своей славы усиливал и направлял движение. Приближался кризис, и случай неожиданно ускорил его начало.
Был месяц рамадан (май 814 года). Странно, но арабские хронисты не единодушны, когда речь идет об этой важной дате. Одни относят восстание к 198, другие – к 202 году (по хиджре). Ибн аль-Аббар и Ибн-Аззари, к примеру, утверждают, что многие мятежники нашли убежище в Толедо, где тогда было восстание против Хакама. Но последнее неверно, если принять более позднюю дату. 198 год указывают Нуваири, Ибн аль-Кутийя и Макризи. Проповедники, используя пост, вселяли в сердца людей ненависть к султану. Однажды мамлюк потребовал оружейника на южной окраине, чтобы он отполировал его меч.
– Прошу тебя, подожди немного, – сказал ремесленник. – Сейчас я занят.
– У меня нет времени ждать, – ответил солдат. – Сделай то, что я прошу, немедленно.
– Ты слишком нетерпелив, – сказал ремесленник. – Все равно тебе придется ждать.
– Это мы еще посмотрим! – вскричал солдат, взмахнул мечом, и оружейник упал к его ногам мертвым.
Прохожие, возмущенные зрелищем, поняли, что пришло время покончить и с заносчивыми наемниками, и с распутным тираном, их нанявшим. Революционный энтузиазм очень скоро распространился и на другие городские окраины. Толпа вооружилась всем, что смогла найти, и направилась к дворцу, громко проклиная монарха, его приближенных, солдат, рабов и всех служивших ему людей, которые, понимая, что их ничто не спасет, если они попадут в руки толпы, поспешили укрыться во дворце.
Когда Хакам, стоя на стене, увидел толпы людей, подступающие к дворцу, словно волны грозного моря, кипя от гнева, он решил, что их еще можно отбросить, и приказал кавалерии немедленно атаковать. Однако, к его большому разочарованию, толпы не дрогнули, и войскам пришлось отступить.
Опасность была очень велика. Дворец, хотя и укрепленный, все же не мог долго держаться против натиска мятежников. Защитники держались стойко. Но они знали, что будут беспощадно убиты, если нападающие ворвутся во дворец, поддались отчаянию. Только Хакам, даже утратив надежду на успешное сопротивление, сохранял хладнокровие. Он призвал своего пажа – христианина Гиацинта – и велел ему попросить одну из женщин гарема прислать ему склянку цибета. Решив, что он неправильно понял хозяина, паж замер в нерешительности. Хакам нетерпеливо повторил приказ.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу