Коллектив авторов - Все в прошлом [Теория и практика публичной истории]

Как ясно хотя бы из длины предыдущего абзаца, посвященного только одной — пусть и самой большой — из российских литературных премий, сколько-нибудь подробный обзор способов работы с прошлым в современной русской прозе занял бы объем, далеко превышающий тот, которым мы располагаем в рамках этой главы и даже всей книги, так что ограничимся попыткой определить основные тенденции и вкратце проследить их происхождение. Первое, что обращает на себя внимание: основное внимание авторов художественной литературы 1990–2010-х годов, работающих с прошлым, сосредоточено на советском периоде. Такое положение дел можно было считать естественным для первой половины рассматриваемого периода, но тот факт, что из названных лауреатов «Большой книги» после 2010 года советский период никак не затрагивается только в «Лавре» Водолазкина, требует, по всей видимости, какого-то объяснения. Как мы видели из обзора исторической прозы XIX века и советского периода, такая фиксация взгляда на историческом периоде, непосредственно предшествующем периоду создания исторической прозы, специфична для постсоветского времени.

Ответ на вопрос о причинах этого явления, очевидно, невозможно дать в рамках этого обзора, но следует отметить, что проблема эта проходит как раз по ведомству публичной истории: именно такие особенности бытования истории в публичном дискурсе могут многое сообщить о состоянии умов в современной России. В качестве одного из возможных объяснений может быть предложено, например, следующее. Национальный нарратив об истории является предметом постоянно возобновляющихся переговоров в обществе: никакой консенсус здесь не является окончательным. При этом каждый раунд таких переговоров влечет за собой переосмысление не только непосредственно предшествующего периода, но и всего национального исторического нарратива [364] Так этот процесс устроен во многих странах, не только в России. Хороший пример здесь – получившее широкий общественный резонанс в 2020–2021 годах в США движение «Black Lives Matter» и лежащая в его основе концепция «системного расизма». Это движение, безусловно, инициирует очередной раунд «переговоров» относительно национального нарратива об истории США, причем сопровождающий эти переговоры пересмотр отношения к различным историческим событиям затрагивает не только непосредственно предшествующий ему исторический период, начавшийся с борьбы за гражданские права в 1960-х, но и более давние события, в особенности относящиеся к периоду Гражданской войны и последовавшей за ней Реконструкции. . В рамках такой модели диапазон исторических периодов, попадающих в фокус внимания художественной литературы, должен был бы быть гораздо шире. Однако исторический нарратив современной России большей частью унаследован ею не столько от «всех предшествующих периодов», сколько именно от советского, а точнее, сталинского времени. Выше мы говорили о том, что сталинистский исторический нарратив (по контрасту, в частности, с марксистским, но не только) не отличается последовательностью: он внутренне противоречив и имеет принципиально фрагментарный характер. Эта внутренняя противоречивость и фрагментарность могут быть преодолены только после решения принципиальных вопросов, касающихся именно советского периода и именно в его системообразующей части, то есть времени существования широко понимаемого сталинского государства. Однако именно пересмотр этого исторического периода наиболее труден — в основном потому, что сталинское государство во многих отношениях составляет фундамент современной России, осуществляющей не только правопреемство [365] <���Письмо> МИД РФ от 13.01.1992 № 11/Угп <���Об осуществлении прав и выполнении обязательств, вытекающих из международных договоров, заключенных СССР> // Законы, кодексы и нормативно-правовые акты Российской Федерации [legalacts.ru/doc/pismo-mid-rf-ot-13011992-n-11ugp]. , но, по мнению некоторых специалистов, и континуитет [366] См., например: Черниченко С . Теория между народного права. М.: НИМП, 1999. Т. II: Старые и новые теоретические проблемы. С. 86–90. в отношении СССР.

Вторая важная черта исторической прозы постсоветского периода — то, что в ней одновременно находят свое продолжение очень разные способы работы с историей, хронологически относящиеся к разным эпохам: от периода возникновения русского исторического романа в первой половине XIX века до собственно первых десятилетий века XXI. Поговорим об этом немного подробнее. Весь широкий спектр способов работы с историей, о котором идет речь, можно наблюдать, даже если мы ограничим наш разговор рамками текстов-лауреатов «мейнстримных» «Русского Букера» и «Большой книги». «Зулейха открывает глаза» Гузели Яхиной («Большая книга», 2014/15) — роман, который вполне мог быть написан (разумеется, на других реалиях) среднестатистическим беллетристом середины XIX века: увлекательность и сентиментальность здесь в нужных пропорциях смешаны с имперским взглядом на национальную (татарскую) историю и культуру.