Коллектив авторов - Все в прошлом [Теория и практика публичной истории]

Ванесса Энью положила начало исследованиям реконструкции в контексте « аффективного поворота» [825] Agnew V . Introduction: What Is Reenactment? // Criticism. 2004. Vol. 46. P. 327–339. . Как пишет Энью, люди далеко не всегда реконструируют непосредственно связанное с ними прошлое (например, викинги в Австралии), а значит, реконструкция — не средство терапевтической работы с прошлым, а инструмент для выбора прошлого в условиях турбулентности жизни. В этом поиске реконструкторы опираются на индивидуальный опыт познания, переживания рисков, дискомфорта и трудностей. Сама интенсивность, дискомфортность и иногда болезненность этого опыта позволяют реконструктору принимать авторитетную позицию в разговоре об истории. Взаимодействие с прошлым может рассматриваться как способ решения тех или иных личностных проблем участников движения: от неприятия современности и создания альтернативных воображаемых миров до игры с идентичностью — например, гендерной или этнической [826] См., например: Dziebel G.V . A Peculiar Case of Double Self-Identity: the Indianist. Community in Russia (Le Recyclage Sociologique de L’Experience Personelle) / CEU. Warsaw, 1997; Sautkin A . Historical Reenactment as Stylized Identity and its Creative Potential: Bakhtinian Approach to the Sociocultural Identity // Creativity Studies. 2015. Vol. 8. № 1. P. 25–41; Gardeła L . Vikings Reborn: The Origins and Development of Early Medieval Re-enactment in Poland // Sprawozdania Archeologiczne. 2016. Vol. 68. № 165–182; Hunt S . But We’re Men Aren’t We! Living History as a Site of Masculine Identity Construction. Men and Masculinities // MEN MASC. 2008. № 10. P. 460–483. .

Ряд работ фокусируется на такой особенности реконструкции, как материальность и телесность/воплощенность (embodiment). В работе Марка Ауслендера раскрывается, как материальные объекты помогают реконструкторам создать ощущение «исторической аутентичности» в реконструкции явлений, связанных с травмой, в том числе истории рабства [827] Auslander M . Touching the Past: Materializing Time in Traumatic “Living History” Reenactments // Signs and Society. 2013. № 1. P. 161–183. . Для них в этом процессе память становится «проживаемой». Для Кэтрин Джонсон критичной оказывается не только материальная среда и объекты, но и телесность самих реконструкторов, которая сама становится «органом познания» [828] Johnson K . Rethinking (re)doing: Historical re-enactment and/as historiography // Rethinking History. 2015. Vol. 19. № 2. P. 193–206. . Лиза Вулфорк использует термин «телесная эпистемология», чтобы описать педагогическую ценность реконструкции, которая дает знание, недоступное в книгах [829] Woolfork L . Embodying American Slavery in Contemporary Culture. Champaign: University of Illinois Press, 2008. .

Кроме воспроизведения объектов, для исторической реконструкции важно проживание прошлого, в том числе публичное, что позволяет исследовать ее в рамках теории перформативности . Свен Люттикен заметил, что взрыв интереса к перформансу и реконструкции произошел в одно и то же время — в 1960-е годы, и это не случайно [830] Lütticken S . An Arena in Which to Reenact // Life, Once More: Forms of Reenactment in Contemporary Art. Rotterdam: Witte de With, 2005. P. 17–60. . Перформанс как жанр искусства и реконструкторские события имеют много общего: они создают опыт переживания «в моменте», отказываются от словесного акта в пользу чисто физического действия, сокращают дистанцию между исполнителем и зрителем вплоть до создания иммерсивной среды, в значительной степени импровизационны. Ключевая работа этого направления создана Ребеккой Шнайдер, которая рассматривает, как реконструкция работает с прошлым в контексте теории перформанса, описывая роль аффективности, темпоральных изменений, взаимодействия с аудиторией и т. д. [831] Schneider R . Performing Remains: Art and War in Times of Theatrical Reenactment. New York: Routledge, 2011. Мэдс Даугбьерг с коллегами описывают реконструкцию как практику, подразумевающую непосредственность и соучастие: перформанс реконструкторов (в том числе производство объектов) подразумевает погружение в мир этого опыта и их самих, и (хотя и более опосредованно) сторонних зрителей. Для описания того, что происходит, авторы пользуются термином «оживление» (vivification) — в ходе реконструкции в настоящем происходит интерпретативный перформанс прошлого, сопряжение двух времен. Именно этот перформанс, по мысли авторов, стимулирует развитие индивидуальной или коллективной агентности участников в «пересмотре истории», делает участников реконструкторского перформанса своего рода «телесными историками», легитимизируя их право на интерпретацию прошлого [832] Daugbjerg M., Eisner R., Knudsen B . Reenacting the Past: Vivifying Heritage “Again” // International Journal of Heritage Studies. 2014. Vol. 20. № 7–8. P. 681–687. . Ауслендер в упомянутой выше работе вводит понятие «эмоциональная аутентичность» — сочетание внутреннего переживания «бытия в истории» реконструкторами и внешнего отражения переживаемых ими эмоций, которое позволяет и им, и зрителям почувствовать непосредственную связь с прошлым, одновременно транслируя «боль и освобождение, страдание и катарсис, травму и ее разрешение» [833] Auslander M . Op. cit. P. 181. .