Элен Каррер д'Анкосс - Россия и Франция. От Петра Великого до Ленина

Император Николай I получил собственноручное письмо от Наполеона III, представлявшее собой последнюю попытку разрешить кризис. Император писал, что услышал слова своего «друга»: «Что касается меня, мы всегда сумеем друг друга понять». В письме прежде всего спокойно обрисовывалась ситуация. Хотя, по мнению России, отмечал французский император, Париж и Лондон несут ответственность за «обострение вопроса», Франция озабочена лишь поиском мира: «Когда войска Вашего Величества вошли в Валахию, мы потребовали у Порты не видеть в этой оккупации перехода к состоянию войны, таким образом доказывая наше стремление к примирению. Наше поведение в отношении султана было защитой, но защитой пассивной. Мы не подстрекали его к войне. Мы постоянно давали ему советы, направленные на мир и умеренность… Ваше Величество, со своей стороны, показывая спокойствие, основанное на сознании своей силы, ограничилось отражением турецких атак на левом берегу Дуная и в Азии. С умеренностью, достойной главы великой Империи, Вы заявили, что останетесь на оборонительных позициях. Потому до сих пор мы оставались лишь зрителями, заинтересованными (должен признать), но все же просто зрителями, этой борьбы, пока синопское дело не заставило нас занять более определенную позицию».

Изложив этот контекст франко-английского вмешательства после Синопа, император продолжал: «Если Ваше Величество, так же как я, желает мирного разрешения конфликта, нет ничего проще заявить, что перемирие будет подписано сегодня же, что ситуация будет разрешаться дипломатическими средствами, что всякое военное противостояние прекратится, что участники войны уйдут из мест, куда их призвали военные мотивы. Русские войска выйдут из княжеств, а наши эскадры – из Черного моря. Если Ваше Величество предпочитает вести переговоры непосредственно с Турцией, оно может назначить посла, затем обсудить с полномочным послом султана конвенцию, которая будет вынесена на одобрение конференции четырех держав».

В заключение письма французский император напоминал о совместной программе действий, которую предлагал ему Николай I в своем письме от 17 января 1853 года: «сохранение порядка, стремление к миру, соблюдение договоров, взаимная доброжелательность».

Это письмо замечательно стремлением к миру, о котором оно свидетельствует. Оно также замечательно тем, что Наполеон III превращал мир, будущее Европы во франко-русскую проблему, в личное дело двух императоров. Наполеон III забывает здесь о зачастую столь сложных франко-русских отношениях, парализованных международными спорами, а также чувствительностью обеих сторон к протокольным вопросам, во имя личного сотрудничества, к которому он призывает «своего друга». В это обращение он вкладывает глубокое доверие, подчеркивая свою убежденность в том, что диалог между главами государств эффективнее, чем дипломатическое крючкотворство, преодолеет недоразумения и предвзятость. Это письмо – исключительный момент во всегда трудных отношениях двух стран, предвестник саммитов глав государств, которые в ХХ веке станут попыткой найти новые дипломатические инструменты. Несмотря на личный характер, оно было опубликовано в газете «Монитёр», что служило призывом к поддержке общественного мнения – еще одно предвестие будущей практики, которую в ту пору совсем не одобряет традиционная дипломатия.

Но Наполеон проявил оптимизм, который не будет оправдан фактами. Николай I остался глух к его призывам и не сдвинулся со своей непримиримой позиции, не приняв во внимание ни один из аргументов, выдвинутых «добрым другом». Он начинает ответное письмо, датированное 8 февраля, беря за основу последнюю часть послания Наполеона III, то есть совместную программу двух императоров, но обратив ее против своего собеседника: «Я не прошу ничего иного, чем то, что предусмотрено договорами. Если бы Порта не получила помощи, наш спор, который держит сейчас в неопределенности всю Европу, уже давно был бы разрешен. Но одно роковое влияние помешало нам договориться. Вызвав необоснованные подозрения, подогревая фанатизм турок, сбив с толку правительство и исказив истинное значение моих требований, оно создало ситуацию, которая должна была привести к войне… Если пушечные удары в Синопе болезненно отозвались в сердцах всех французов и англичан, кто имеет чувство национального достоинства, не думает ли Ваше Величество, что угрожающее присутствие у входа в Босфор 3 тысяч артиллерийских орудий, о которых оно говорит, и грохот их входа в Черное море не вызвали никакой реакции в сердцах нации, которую я имею честь защищать? Что бы Вы ни решили, Ваше Величество, но не увидят меня отступающим перед угрозами. Я имею веру в Бога и в мое право, и я ручаюсь, что Россия в 1854 году та же, какой была в 1812-м».