Элен Каррер д'Анкосс - Россия и Франция. От Петра Великого до Ленина

В тот момент в Париже происходит смена правительства, на место Тьера приходит маршал Сульт, что несколько меняет ситуацию. Гизо, назначенный министром иностранных дел, прежде всего хотел вывести Францию из ее изолированного положения, что означало договориться с Россией. Но Николай остался тогда на позиции непримиримой враждебности к Франции. Он дал своему послу Палену указание ничего не делать для включения Франции в четырехстороннюю июльскую конвенцию, о чем Гизо, впрочем, и не просил. Но министр желал избавить Францию от изоляции и преуспел в этом. 13 июля 1841 года, через год после подписания четырехсторонней конвенции, столь неблагоприятной для Франции, Османская империя договаривается не только с четырьмя ее участницами, но и с Францией: «Конвенция о проливах» дополняет конвенцию 1840 года. Это соглашение положило конец, хоть и временный, турецко-египетскому кризису и вынесло международное решение по проблеме статуса проливов.

Закрытие проливов признано в конвенции принципом европейского государственного права, английский флот мог в исключительных случаях заходить в проливы, если того требовала защита Константинополя. Для России, которая выигрывала в смысле безопасности, все основывалось на уверенности, что, принеся в жертву Ункяр-Искелесийский договор, она приобрела длительную дружбу с Англией. Но тут Нессельроде ошибся в расчетах.

Действительно казалось, что Россия никогда еще не была сильнее в Европе. Однако европейский порядок, который Нессельроде считал прочным, очень скоро пошатнется. А еще раньше франко-русские отношения, как будто уладившиеся, будут поколеблены проблемами протокола, вообще незначительными, но каждый из эпизодов наводил на мысль, что умиротворение остается временным. Изначально проблема возникла из-за частых отлучек из Франции посла Палена, который то ездил на воды в Германию, то ссылался на личные мотивы. Это вызывало раздражение. Так случилось и в конце 1841 года, когда отсутствие посла оказалось тем более заметно, что ему надлежало в ходе церемонии поздравления правителя заменить главу дипломатического корпуса и обратиться к королю. Шокированный отсутствием дипломата, хоть и объявленным заранее, Луи-Филипп приказал Казимир-Перье, в тот момент временно исполнявшему обязанности дипломатического представителя в Петербурге, не появляться ни на одной официальной церемонии, что вызвало уже раздражение Николая I. Киселев, исполняющий обязанности дипломатического представителя, на время заместивший Палена в Париже, получил те же указания. Взаимные дипломатические обиды могли бы вызвать кризис, но Нессельроде и Казимир-Перье постарались ограничить последствия этих инцидентов, организуя частые встречи и переговоры. Николай I удовлетворился возвращением глав дипломатических миссий к их обязанностям. А трагическая смерть сына Луи-Филиппа успокоила умы гораздо эффективнее, чем протокол. Русская августейшая чета, очень ею опечаленная, выразила искреннее сочувствие Луи-Филиппу. Тем не менее с французской стороны оставалось множество поводов для недовольства. Гизо посвящал всю свою корреспонденцию перечислению предметов разногласий: отказ России назначить посла на место временно исполняющего обязанности дипломатического представителя, нежелание русских, приезжающих во Францию с официальной миссией, следовать европейским протокольным правилам, например, просить аудиенцию при дворе… Гизо добавлял к этому серьезное протокольное оскорбление, сохраняющееся в силе с 1830 года: русский император отказывался обращаться к королю, как к другим монархам: «Господин мой брат». Вдобавок, напоминал Гизо, русский двор не информировал Тюильри о событиях своей внутренней жизни, хотя соблюдал этот ритуал со всеми другими дворами. Примечательно, что, как и проблема династического брака, вопрос о формуле обращения к монарху возникал постоянно, но теперь с противоположным вектором. Словно оскорбление, нанесенное когда-то Версалем всем русским государям в виде отказа признать за ними императорский титул, бумерангом возвращалось к французским королям. Вопреки всем усилиям, Гизо, неустанный защитник улучшения отношений с Россией, не получал от своих собеседников никакого умиротворяющего ответа. Нессельроде, официальный представитель Николая I, выражал непоколебимую враждебность, хотя и не к Франции, а к ее правителю.

Обстановка еще сильнее ухудшилась в июне 1844 года во время поездки Николая I в Англию. Эта поездка не стала сюрпризом, ее программа и условия были обнародованы заранее. Император переговорил с руководителями Англии, первым министром сэром Робертом Пилем и лордом Абердином, а затем нанес визит в Виндзорский замок королеве Виктории. Совершенно нормальная встреча правителей. Но Франция забеспокоилась, испугавшись, не обсуждался ли там вопрос раздела Османской империи между Россией и Англией и как бы встреча двух правителей, чей престиж в тот момент имел преобладающее влияние в Европе, не нанесла ущерба их Сердечному согласию (Антанте). Посол Франции в Лондоне Сент-Олер служил для Гизо ценным источником информации об этой недельной триумфальной поездке, длительность которой также поразила государственные канцелярии. Лорд Абердин успокаивал Сент-Олера, уверяя, что Николай I не предлагал никаких планов по разделу Османской империи или экспедиции на Восток, а также не думал исключать Францию из каких-либо проектов. Единственное, что вынес из этих заверений Сент-Олер: в ходе переговоров с королевой российский император ни разу не упомянул имени короля Франции.