Коллектив авторов - Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920–1930-е годы)

Ситуация с категориями лиц, признанными органами власти «неправильно раскулаченными и высланными», примечательна двумя аспектами: конъюнктурным, политическим (работа комиссий ЦК в местах массовой ссылки, порождая надежду на восстановление справедливости, до некоторой степени гасила активный протест и сопротивление ссыльных, расслаивала последних на «виновных» и «невиновных») и правовым (для государства это была возможность волюнтаристски устанавливать, а затем и изменять статус тех или иных категорий граждан). В Северном крае по воле директивных органов с 1930 г. появилась новая группа из 26,5 тыс. чел., которые, перестав быть ссыльными, не стали при этом и свободными, правовыми гражданами. По сути, в результате карательного эксперимента возникло маргинальное социальное образование из лиц, имевших основные гражданские права, но не могущих их реализовать. Типологически сходная ситуация возникла четверть века спустя с целым этносом – советскими немцами, которые, будучи освобожденными из ссылки (сняты со спецучета), фактически были лишены прав и возможности возвратиться в Поволжье.

Оказавшись «вольнопоселенцами», бывшие ссыльные, и даже наполовину амнистированные сталинским режимом, не стали менее уязвимыми. «Неправильно раскулаченным» комиссия Бергавинова распорядилась выдать справки для их последующего обмена на паспорта. Те, кого было решено оставить в крае, получили документ со штампом о свободном проживании, но только в пределах Северного края. В 1931 г. проходила очередная избирательная кампания. На запрос Северного крайисполкома Центризбирком ВЦИК разъяснял, что «неправильно высланные, но оставленные на жительство в местах их высылки, подлежат лишению избирательных прав на основании пункта “н” ст. 15 избирательной инструкции от 20 октября 1930 года» [1045]. После такого разъяснения избиркома бывшие ссыльные стали подвергаться дискриминациям и преследованиям уже как «лишенцы»: их исключали из профсоюзов, снимали с нормированного снабжения, лиц призывного возраста зачисляли не в Красную армию, а в части тылового ополчения и т. д. Жалобы тысяч людей вынудили прокуратуру Северного края обратиться осенью 1932 г. в Наркомат юстиции и к прокурору ОГПУ с просьбой разрешить данную коллизию. 14 октября 1932 г. зам. прокурора ОГПУ Прусс в письме во ВЦИК высказал мнение о том, что «все лица, признанные неправильно раскулаченными и неправильно высланными в Северный край в порядке раскулачивания[,] должны быть восстановлены в избирательных правах, если они не подлежат лишению по каким[-] либо другим признакам» [1046]. О выдаче паспортов с особой отметкой высокопоставленный работник прокуратуры выразился также вполне однозначно: «Никаких удостоверений, в которых бы указывалось на ограничения права проживания только в Северном крае, – этим лицам выдаваться не должно». При этом Прусс возлагал значительную часть вины за происшедшее не на центральные, а на местные органы, хотя очевидно, что изначально коллизия была создана указаниями Центра [1047].

Северный край явился своеобразным полигоном для отработки двух базовых принципов осуществления советской карательной политики начала 1930-х гг. – т. н. спецколонизации неосвоенных территорий страны трудом различных категорий репрессированных и недопущения имеющимися средствами их возвращения в районы прежнего проживания. Так, еще 31 января 1930 г. на расширенном заседании коллегии ОГПУ под председательством Г.Г. Ягоды в отношении будущего репрессированных «кулаков 1-й и 2-й категорий» было принято решение, предвосхитившее судьбы депортированных крестьян в целом. В нем говорилось: «Всех приговоренных в концлагеря и к высылке после отбытия срока заключения (и ссылки) поселить в Северном крае, не допуская возвращения их в прежние места жительства. Поручить т. Фельдману провести соответствующий проект постановления в законодательном порядке» [1048]. Практика внесла в данное решение две примечательные коррективы: первыми «невыездными» из районов спецпоселения оказались те, кто не должен был вообще подпадать под репрессии; законодательного оформления эта акция не получила.

Выше отмечалось, что предметом особой озабоченности директивных и карательных органов при проведении депортаций крестьян было поведение социально привилегированных категорий населения (красноармейцы и командный состав РККА, а также кадровые рабочие на производстве), генетически связанных с сельским населением. Хотя во всех директивных указаниях говорилось о недопустимости «раскулачивания» семей, родственники которых служили в армии или длительное время работали на производстве, это отнюдь не означало правовой защищенности от произвола ни самих этих семей, ни их родственников. Более того, служившие в армии или работавшие на производстве, не вызывавшие ранее каких-либо подозрений, оказывались в поле внимания спецорганов.