Михаил Басханов - История изучения восточных языков в русской императорской армии

Таково в общих чертах содержание проекта Положения о курсе восточных языков в Ташкенте. Проект представляет собой серьезную проработку модели подготовки военно-востоковедных кадров с учетом опыта деятельности офицерского курса восточных языков при Азиатском департаменте МИД, курса языка индустани в Ташкенте и первых результатов применения Положения об изучении офицерами восточных языков 1911 г. Это был последний крупный проект во всей системе русского военного востоковедения из появившихся в русской императорской армии в период между русско-японской и Первой мировой войнами. Несмотря на отдельные изъяны (чрезмерная детализация, отсутствие указаний на меры по стимулированию учебного процесса, о будущем статусе выпускников и пр.) и спорность части положений (количество изучаемых языков, второстепенный статус языков индустани и афганского и пр.), проект по глубине проработки вопросов и системности подходов представляет собой лучший интеллектуальный продукт из числа разработанных в региональных центрах русского военного востоковедения.

В связи с предстоящим командированием офицеров летом 1912 г. во вторую годичную языковую стажировку (зарубежную) штабом округа в феврале 1912 г. были запрошены русские дипломатические и военные представительства за рубежом с просьбой указать пункты в Восточной Персии и Западном Китае, наиболее подходящие для целей стажировки. Запросы были отправлены генеральному консулу в Тегеране И. Ф. Похитонову, офицеру на правах военного агента в Хорасане подполковнику Л. Н. Скурату, и. о. консула в Турбети-Хейдари М. М. Лыткину, консулу в Сеистане барону А. А. Черкасову, пограничному комиссару в Гумбет-Кабузе полковнику К. В. Лаврову, консулу в Астрабаде А. Я. Миллеру, консулу в Мешхеде князю А. М. Дабиже, генеральному консулу в Кашгаре С. В. Сокову и консулу в Кульдже С. А. Федорову.

Представляют интерес ответы должностных лиц, в которых содержатся сведения о языкой ситуации в предполагаемых районах языковых стажировок офицеров-слушателей. Пограничный комиссар в Гумбет-Кабузе сообщал, что в районе комиссарства имеется лишь один населеннный пункт – Гумбет-Кабуз, служащий местом пребывания комиссара и его конвоя. Все окрестное туркменское население живет по аулам, которые не могут служить местом командирования офицеров [1271].

Генеральный консул в Тегеране в качестве наиболее подходящего места для стажировки в персидском языке назвал Тегеран, а в тюркском языке – Тавриз и весь район Азербайджанской провинции. Консул в Астрабаде указал на города Астрабад и Барфруш. Консул в Кульдже сообщил, что в случае принятия решения штабом округа о командировании офицера в Илийский край для изучения персидского и сартовского языков единственным подходящим местом может служить Кульджа, где можно найти сартов, персов, афганцев, индийцев, кашмирцев и бадахшанцев. Генеральный консул в Кашгаре, напротив, считал, что «Кашгария является более подходящим местом, чем Илийский край, так как в последнем преобладает наречие таранчинское, а не чисто сартовское, и, кроме того, в Кульдже вряд ли можно найти лиц, владеющих персидским языком и могущих преподавать таковой» [1272].

Консул в Сеистане указывал на города Бирджанд и Хусейнабад, где «без особого труда возможно встретить интеллигентных туземцев, владеющих литературным наречием персидского языка (фарси), которые охотно согласились бы практически заниматься с упомянутыми офицерами. Что касается средних и низших классов здешнего населения, то они, как и всюду в Восточной Персии, говорят весьма своеобразным, сильно испорченным наречием, усвоение которого следует считать даже нежелательным. Тюркские наречия в Сеистане и Каинате совершенно отсутствуют, за неимением среди населения племен соответствующего происхождения» [1273].

В ответе состоящего при Генеральном консульстве в Хорасане офицера на правах военного агента отмечалось: «Хорасан <���…> является вообще не совсем удачным местом для командирования лиц, ставящих себе целью практическое изучение персидского языка. Причина тому простая – в Хорасане говорят на не особенно важном персидском языке, что помимо семилетнего опыта подтверждается и народной поговоркой, характеризующей говор человека, употребляющего неправильный, грубый персидский язык, как “говор хорасанца”. <���…> Из всех пунктов Хорасана пригодным для означенной цели является, пожалуй, исключительно город Мешхед по обилию в нем образованных персов, говорящих на хорошем персидском языке, а также ввиду большого выбора опытных и недорогих учителей. Минусом Мешхеда в этом отношении является слишком большая, особенно с приходом нашего отряда, европейская, главным образом русская, колония, наличность которой обеспечивает молодому офицеру массу развлечений и удовольствий, которые при недостаточно установившемся характере могут, пожалуй, заставить его забыть главную цель пребывания в персидском городе и, во всяком случае, отозваться на успехе занятий, для подтверждения какового опасения имеются прецеденты. Это с одной стороны, а с другой, то же обстоятельство сделало русский язык настолько распространенным в Мешхеде, что, беседуя с русским, недостаточно хорошо говорящим по-персидски, перс обыкновенно прибегает к какому-то упрощенному, ломаному языку, пересыпая его достаточно неудобопонимаемыми русскими и татарскими словами, полагая, вероятно, что в таком виде язык легче будет пониматься собеседником. Для человека, недостаточно хорошо знакомого с персидским языком, будет, пожалуй, довольно затруднительно определить, где кончается этот жаргон и начинается чистый язык.