Лев Вершинин: Дорога без конца (без иллюстраций)

Разгром получился образцово-показательный, каких Империя не знала за всю свою историю. Вооруженные силы северо-востока за несколько часов перестали существовать, потеряв весь обоз и большую часть командиров, в том числе и коннетабля, сам царь царей едва унес ноги под прикрытием поголовно полегшего полка иудейской конницы раса Йисхак-Эзера, а на следующий день в ставку имама потянулись вереницы «лучших людей», изъявляя готовность служить верой и правдой, если надо, даже растоптав крест. Ошалевшее от угара успеха и невиданной добычи (богачом по тамошним меркам стал «даже и последний слуга последнего погонщика мулов»), войско, как всегда, потребовало возвращения на отдых, домой. Однако на этот раз имам ответил отказом. Он больше не собирался терпеть превращения «священной войны» в грандиозный гоп-стоп. Сразу отказывать, правда, не стал, опасаясь бунта, но, повернув в сторону Харэра, остановил армию в узком проходе между скалами и приказал воинам выбросить всю добычу сверх того, что может увезти один мул, а непокорным рубить головы. Как сказано в летописи, «благородные, исполненные силы, плача и стеная, бросали свое добро, утешаясь лишь надеждой приобрести с помощью отваги еще большее». Теперь целью имама были внутренние, лежащие за перевалами земли, слывшие житницей Империи, и остановить его было некому. Либнэ-Дынгыль, кое-как собрав рассеянные остатки армии, поспешно отступал. Находясь на расстоянии всего лишь одного перехода, император в отчаянии смотрел на клубы дыма, стоявшего над пылавшей резиденции в Гэбэрге, где родился когда-то его отец. Свою резиденцию в Бадуки, ничего не вывозя (времени не было), он поджег сам, чтобы она не досталась врагу. Вся надежда теперь была на армии южных негусов, уже подходящие к Гондэру, но как раз в этот момент подали голос «абунэ», заявившие, что причина бед – «предосудительное поведение и непочтение к мудрым людям», а коль скоро так, необходимо провести покаянный молебен по древнему, давно не применявшемуся ритуалу. Царю царей надлежало, в частности, вернуться в стольный град, пасть ниц перед патриархом и поцеловать его ногу, тем самым признав верховенство духовной власти. В общем, церковь поймала момент и не собиралась упускать случая, а позиция «абунэ» в Империи определяла многое, так что знать юга и юга-востока приостановила марш, выжидая и прикидывая, чего можно потребовать у императора и для себя. Однозначно шли на выручку монарху только иудейские расы, вполне равнодушные к заявлениям Патриархии, но их войск было слишком мало, чтобы перекрыть дорогу «Хезбе аль-Алла». Как сообщает амхарский хронист, «приказав передать святым отцам, что Лев Эфиопии уступил бы в час славы, но никогда не уступит в час бедствий, его величество повелел верным расам готовиться к славной смерти», однако, как выяснилось, Бог имеет свои планы, подчас не созвучные мнению церкви. Одновременно с известием о приближении мусульман, гонцы принесли в полевую ставку царя царей весть и от известного всей Империи князя Уосэн-Сэгэда. 85-летний, некогда считавшийся лучшим полководцем Империи, в свое время, по слухам, сердечный друг овдовевшей бабушки Елены, давно пребывший на покое, шел на помощь. Наследственный рас богатой провинции, он вел с собой большую армию, но, главное, вся Эфилопия, от дворцов до хижин, чтила старика едва ли не вровень с патриархом. Причем не за титул и сан, а за личные достоинства. Простолюдины называли его Йедыха-Аббат, «Отец бедноты», и сам его приход означал, что народ, какова бы ни была позиция «абунэ», готов подержать своего императора…

Приход Уосэн-Сэгэда мгновенно воодушевил армию. Император, тотчас вручив ему командование, заявил, что «отныне готов сражаться во главе конного отряда, или пехотного отряда, или простым лучником», а старый воин, приняв дела, первым долгом направил Граню письмо, извещавшее имама, с кем ему теперь придется иметь дело.«Победа не вечна,- писал старик,- достаточно тебе и того, что ты совершил. Возвращайся домой. Ты твердишь сам себе: я обратил в бегство императора у Шынбыра-Куре, я сделал то же самое в Анцокии, в округе Зари я уничтожил императорские войска, я непобедим. А теперь перестань обманывать сам себя: силы царя царей восстановлены. У императора многочисленная армия, какой ты не видел и не знал, это храбрые народы юга, это отважные иудеи… У тебя много добычи, бери и возвращайся с золотом и добычей к себе.. Это говорю тебе я, тот, кто убил твоего отца, и твоего старшего брата, и еще одного брата. Не думай, что я буду командовать так, как те, кого ты встречал до сих пор. Я - Уосэн-Сэгэд». Ответ Граня, уже считавшего себя «пальцем руки Аллаха», звучал не менее надменно: «Я перст Божий, а ты раб беглеца. Мы не боимся рабов, мы знаем их нрав. А ты, если ты такой, каким считаешь себя - мы на твоей земле,- сражайся за нее!». Однако, что бы ни думал эмир, его подчиненные, слишком хорошо знавшие имя нового вождя эфиопов (сами они по молодости с ним не воевали, но страшилки про Уосэн-Сэгэда слышали с детства), слегка дрогнули. К тому же приближался сезон дождей, делавший невозможным маневренную войну, а тут еще тяжело заболел сам имам, и в рядах «Хезбе аль-Алла» начался ропот. Воины требовали идти домой, вновь разросшийся обоз становился обузой, а бросать его никто не хотел. Исходя из реалий, «Отец бедноты» предложил тщательно продуманный план кампании: разделив войско на две мощные группировки, силами одной перекрыть горные проходы, не позволяя Граню идти вперед, а второй тем временем форсированным маршем в направлении Адала, нанести удар по беззащитной столице, Харэру, где находились семьи большинства командиров «Хезбе аль-Алла». Ни того, ни другого имам позволить врагу не мог, поэтому наиболее вероятной его реакцией стало бы либо разделение армии на два корпуса, либо вообще генеральное отступление. План был хорош всем, Уосэн-Сэгэд не предусмотрел только одного: уже слишком много местных «дворян» из страха ли, жадности или спасая семьи, но перешли на сторону мусульман. Доказывая новому хозяину свою лояльность, они успели натворить достаточно, чтобы опасаться победы императора и неизбежной кары. Так что Грань не только узнал о планах эфиопского главкома еще до того, как они были утверждены военным советом, но получил информацию еще и о наилучших путях к ущелью Дамот, где Уосэн-Сэгэд предполагал строить укрепления. В итоге эфиопский авангард, попав в засаду и атакованный с фронта и тыла, с трудом и большими потерями сумел отойти на соединение с основными силами, а победители, преследуя отступающих, выжгли дотла богатые земли предгорий, стерев с лица земли более 30 городов и селений. В сомалийских сказаниях по сей день восхваляется подвиг всадника по имен Бубэкэр, которому, в награду за доблесть, имам 17 июля 1531 года доверил поджечь построенный еще в V веке монастырь Дэбрэ-Либанос, духовную столицу Империи. В огне погибли древнейшие рукописи, сокровищница патриархов была разграблена дотла. Часть монахов, не вынеся зрелища, бросилась в пламя, и это так потрясло имама, что он, вообще-то духовенство не жалевший, велел «из почтения к мертвым отпустить живых». Предварительно, правда, выпоров и заклеймив