Михаил Гордин - Пушкинский век

Эта же газета рекламировала и другие труппы.

О «балаганном артисте» Герольде сообщалось, что «он представляет публике полную клетку ученых канареек, род птичьей консерватории; пернатые его ученицы танцуют, маршируют, мечут артикул, стреляют, умирают, оживают и проч. и проч., точно люди, только безграмотные. В этом балагане достоин замечания паяццо, солдат, родом, кажется, малороссиянин, самая комическая физиономия, забавник, остряк, импровизатор».

Балаганы и катальные горы на Царицыном лугу. Литография К. Беггрова по рисунку К. Сабата и С. Шифляра. 1820-е гг.

«Колдун и волшебник Мекгольд обещал показывать новые затейливые фокусы на святой неделе, в балагане под № 1. Он верно исполнит свое обещание, и мы наперед поздравляем любителей фокусов (а их столько в Петербурге!) с приятною находкою. На Масленице Мекгольд выручил 15 тысяч рублей; на Святой — с новыми фокусами — он выручит вдвое. Какое выгодное искусство!»

Фокусами занимали публику в своих балаганах Мейер, Беккер, Нина Зубала.

Акробат и жонглер Веле «чего только не делал на лошадях и с лошадьми! Заставлял их обедать и ужинать, пить пиво, кланяться зрителям на коленях; сам привязывал себе бороду русского мужика, надевал удальскую казачью куртку, дрался в ней с турками; качался на веревочных качелях вниз головою и держа в зубах ребенка…»

Рабба демонстрировал «арлекинаду, как на итальянских площадях».

Представление «Рождение Арлекина» показывал Вейнарт.

Геркулес Мажито удивлял неимоверной силой.

Вот как описал А. В. Никитенко свое впечатление от посещения самого известного в Петербурге балагана Лемана. «Сегодня же был под качелями и, между прочим, в балагане Лемана. Шутовские выходы этого полу-артиста довольно забавны. Пляска на канате и ходьба на руках, кувырканье через голову, хотя и свидетельствуют о большой гибкости тела и гимнастическом искусстве, мне не полюбились… Довольно ловко проделан следующий фарс. Паяц ест яйцо. Вдруг схватывает его сильная боль в животе. Он корчится по-паяцовски, стонет и проч. Приходит доктор, делает ему во рту операцию и вытаскивает оттуда пребольшую утку, которая движется точно полуживая. К Леману нелегко пробраться. У дверей его храма удовольствий так тесно, как в церкви в большой праздник до проповеди!»

Вид на Малую Морскую улицу от Невского проспекта. Фрагмент Панорамы Невского проспекта. Литография П. Иванова по рисунку В. Садовникова. 1830 г.

О посещении балагана Лемана и о его владельце оставил интересные воспоминания и художник П. П. Соколов: «Центром целой массы построек и балаганов был пантомимный театр Лемана… Этот развеселый театр был битком набит народом — хохот в нем стоял неумолкаемый. Игралась итальянская комедия, и Леман играл Пьерро так, как после него никто не играл. Этот Леман был преоригинальная личность и при этом природный комик… Надо быть человеком чрезвычайно тонкого ума, чтобы уметь так рельефно изобразить совершенного дурака и выставить так сильно весь комизм его непроходимой глупости. Каково же было мое удивление, когда я узнал, что этот Леман человек, получивший очень большое образование и весьма начитанный».

Разумеется, люди «высшего света» не принимают участия в простонародных развлечениях, но ездили сюда в каретах смотреть, как развлекается народ. Цуг экипажей двигался медленно, длинной вереницей.

Нередко в толпе простолюдинов, среди армяков и поддевок мелькала форменная шинель чиновника или офицера, бекеша литератора. Любителем народных увеселений и балаганов был И. А. Крылов. Однажды (это было на Масленице) Иван Андреевич пришел к Олениным чем-то раздосадованный.

— Что ты такой пасмурный? — спросил хозяин дома.

— Ходил под балаганами гулять и ужасно прозяб, — пожаловался Крылов.

— Охота тебе туда таскаться, — сказал Оленин.

— Да нет, позвольте, — заговорил Крылов. — Я подошел к одному балагану, вышел «дед», снял в головы шляпу и, показывая ее публике, спрашивает: «В шляпе ничего нет, господа?» Ответили, что ничего. «Ну, так погодите», — сказал «дед», поставил шляпу на перила и скрылся. Это меня заинтересовало: я решился подождать, чем кончится дело. Ждал, ждал, а «деда» нет. Наконец через полчаса он вышел, приподнял с перил шляпу и, опять показывая ее публике, спросил: «Ничего нет в шляпе?» Отвечают «Ничего». Старик заглянул в шляпу и преспокойно говорил: «А ведь и в самом деле ничего!» Одурачил всех нас совершенно: каково, с добрых полчаса ждал я его выхода, какую-де штуку выкинет! А штука-то самая простая!