Иосиф Цынман - Бабьи яры Смоленщины. Появление, жизнь и катастрофа Смоленского еврейства.

Но наступил 1941 год. На лето все женщины и дети съезжались к старикам отдохнуть и помочь по хозяйству. Так было и в июне 1941 года. Так как отец работал в военном ведомстве, в действующую армию он попал сразу же. В Смоленске жил брат его жены, семья которого также отдыхала в Хиславичах. Собрав все деньги и ценности, отец отдал ему, и попросил вывезти вместе со всей семьей и его семью. Трудно сказать, как развернулись события, но, приехав в Хиславичи, тот нанял подводу, забрал свою жену и детей и уехал, оставив остальных.

Как только немцы вошли в поселок, они устроили гетто. Согнали туда и всю большую семью Басс. Отец же попал в окружение недалеко от тех мест и решил добраться до Хиславичей, чтобы узнать, успела ли уехать его семья. Пробравшись в поселок, он узнал, что произошло. Переодевшись в гражданскую одежду, отец добровольно пошел в гетто, хотел спасти семью. Первое время немцы разрешали, если местные жители поручались, выходить евреям из гетто. Жители деревни Корзово выкупили моего отца. Он стал ходить по деревням, шить и приносить еду своим родным. Младшему сыну было три года. Дальше я перескажу то, что рассказывала мне русская женщина, в доме которой отец находился, когда немцы начали расстрел евреев гетто.

Он сидел и шил, когда на том конце поселка, где находилось гетто, послышался шум и раздались выстрелы. Прибежали соседи и говорят: «Немцы уничтожают гетто». Отец рванулся к двери. Хозяин дома остановил его: «Не смей, их ты не спасёшь и сам погибнешь». Он толкнул отца на лавку и привязал веревками. Шум, выстрелы и крики продолжались часа четыре, потом все стихло. Стемнело. Тогда хозяин дома и отец пошли к гетто. Они увидели сожженные дома и расстрелянных. Трупы были еще не убраны. Среди них отец узнал свою жену и младшего сына. Крестьянин буквально оттащил отца и отвел к себе домой. Наутро полицаи по всем окрестным деревням стали разыскивать евреев, красноармейцев, партизан, которых они не успели убить.

Хозяин дома дал отцу крестьянскую одежду, показал направление, двигаясь в котором, тот мог выйти к частям советской армии. Надо сказать, что внешне отец мало похож на еврея: высокий, голубоглазый, волосы темно-русого цвета. Но выйти из окружения ему не удалось.

Он попал в плен к фашистам, но уже как переодетый красноармеец. Из местного лагеря его вывезли в концлагерь в Германию. Лагерь располагался в той части, которая стала потом американской зоной. Жизнь в лагере была сплошным кошмаром. Об этом написано немало книг. Немцы стали использовать заключенных на различных работах. Как-то выяснилось, что отец — портной. Однажды к нему подошел немецкий офицер и сказал: «Я же вижу, что ты еврей и хороший мастер. Здесь ты пропадешь. Если ты согласишься, я возьму тебя на фольварк». Отец решил, что ему все равно и лучше погибнуть сейчас, тем более что погибли все его родные. Он рассказал о себе, его вывезли на фольварк.

О том, что было дальше, я знаю очень мало. Знаю только, что к концу войны он оказался в немецком городке, жил на квартире, зарабатывал на жизнь портняжным делом. Ему сделали документы. Или все произошло как-то иначе, я не знаю. Когда пришли американцы, отец решил вернуться на родину. Его отговаривали, уверяли, что он снова попадет в лагерь, но уже советский. Тянуло на родину, ему казалось: вдруг кто-то уцелел. Он пошел в советскую зону и сказал, что хочет вернуться на родину. Потом был лагерь под Иркутском.

В 1947 он вернулся на Смоленщину и приехал в тот самый дом, где его укрывали когда-то. Встреча была очень теплой, ведь его считали погибшим. От них он узнал подробности, еще раз убедился в том, что из его многочисленной семьи не осталось никого. Потом нашелся самый старший брат и муж сестры, уцелевшие на фронте. Отцу рассказали, что один из его братьев погиб под Вязьмой в партизанском отряде.

Жизнь нужно было начинать заново, стараясь забыть перенесенный кошмар. Но забыть не давали. Вскоре пришлось уйти из военного ателье, где работал. Посчитали неблагонадежным. В то время создавали швейные артели для инвалидов. Там старались обучить инвалидов, в основном женщин, ремеслу. Искалеченные войной люди, часто психически неуравновешенные, выброшенные из жизни, поддавались обучению с трудом. Но кому могло быть понятно их состояние, как не ему, прошедшему страшные испытания и хлебнувшему столько горя. И под его руководством эти люди постепенно постигли азы ремесла, начали зарабатывать себе на жизнь. Он рассказывал мне, как учил одну женщину, которая лишилась обеих ног. Ничего у нее не получалось, даже самая простая работа. Она нервничала, плакала, бросала все. Тогда он тайно делал работу за нее, клал на ее рабочий стол и говорил: «Смотри, Шура, как хорошо у тебя получилось». Постепенно она поверила в свои силы, научилась выполнять определенные операции. Это было ее возвращение к жизни. До самых последних дней жизни отца к нам приходили люди со словами благодарности.