В Рудне было три школы: русская, белорусская и еврейская. Евреев заставляли учиться в еврейских школах, но еврейские дети старались попадать в русскую школу. В 1937 году все школы стали русскими.
Первая бомба упала на дом Черномордика в центре Рудни. Погибла вся его многодетная семья. Потом на железнодорожных путях у молочного комбината разбили эшелоны беженцев из Прибалтики и Белоруссии. На русском кладбище в Рудне им поставлен памятник.
Немцы вошли в Рудню в начале июля 1941 года. В первые же дни немцы организовали полицию и начались повальные обыски с изъятием. Первый расстрел был на Краснодворском кладбище. Там расстреляли мужа (Шурупич) партизанки Гусевой. Он был директором руднянского педучилища.
21 октября 1941 года мы, молодежь, ремонтировали дорогу. Нас не охраняли. С 12 до 14 часов у нас был обед. Когда мы шли обедать, нас обогнали эсэсовцы. Они спросили нас, где здесь лагерь жидов. Мы показали. Наш дом попал в гетто, а нас выселили в дом евреев Шевелевых. Когда я пришла обедать, застала у нас дома еврейку, одноногую Соню Драбкину. Она работала в райзо. Мы покормили ее. Увидев эсэсовцев, мы поняли, что они будут расстреливать евреев, и спрятали Драбкину в сарае, забросав ее сеном. В это время мимо нашего дома уже гнали первые колонны евреев. Их было 1017 человек. И до этого дня под разными предлогами расстреливали по 20–40 человек. По поручению немцев это делали полицаи.
В тот день часть молодежи ушла из гетто работать на нефтебазу. Они не попали под этот расстрел, но погибли позже.
Евреям гетто сказали, что их перегоняют на другое место, и они брали с собой узлы, подушки. Еще надеялись выжить. Когда их повернули в сторону деревни Капустино, евреи начали бросать вещи, узлы. Немцы и полицаи их за это били. Потом всех евреев разбили на мелкие группы. У Капустино был тупик — противотанковый ров с водой. Евреи поняли, что там их расстреляют. Мы, ребята, нам никто не мешал, все видели.
Тех, у кого была хорошая одежда, заставили раздеться до нижнего белья. Эсэсовцы подводили по три-пять человек ко рву и расстреливали их. Трупы кидали в воду…
Расстреливали долго, никого не пощадили. После расстрела винтовки поставили в стойки, а полицаев, человек 10–11, построили в шеренгу. Главный немец, эсэсовец, вызвал из строя начальника полиции Коротченкова, ударил его в лицо и застрелил в упор из пистолета. Полицаев заставили распластать его труп на телах расстрелянных евреев. Полицаи побелели от испуга, думая, что и их сейчас расстреляют. Но их просто заставили присыпать ров. Как оказалось, Коротченкова пристрелили за то, что он скрыл ценности, награбленные у евреев, и кто-то из полицаев выдал его. После обыска у Коротченкова все награбленное немцы отобрали, а семья Коротченкова исчезла.
Заместитель Коротченкова, Никонов Тит, присутствовавший при расстреле, после освобождения Рудни был расстрелян в Смоленске.
Вечером в гетто вернулась молодежь с нефтебазы. Соня Драбкина пошла к ним. Не помню, когда расстреляли всех остальных евреев.
Помню, в колонне шла и моя учительница по географии, Сима Соломоновна Черняк. Она несла на руках грудного ребенка, а ее дети, 10 и 12 лет, шли рядом.
Расстрелов было много, и мы к ним привыкли. На следующий день русских, в том числе и меня, погнали на место расстрела со своими лопатами, и мы засыпали эти рвы. Многие трупы были еще теплыми, все тряслось. Говорили, что кто-то уцелел и бежал.
Помню, мы работали на дороге, и полицаи с немцами откуда-то пригнали шесть машин с цыганами. Где их взяли, не знаю. В Рудне цыган было мало, и их вроде не трогали. А привезенных расстреляли в противотанковом рву. Кто их закапывал, я не знаю.
Людей расстреливали каждый день. Вместе с евреями убивали партизан, коммунистов, военнопленных, тех, кто не хотел служить в полиции. Расстреливали в разных местах: за молочным комбинатом, у плодопитомника, на Краснодворском кладбище и по всему району. Многие места расстрелов и захоронений безвозвратно утеряны.
Полицаи и немцы заставляли молодежь работать. Пришлось нам строить узкоколейку от Рудни до деревни.
Перед освобождением Рудни собрали со всего района молодежь 1925–1926 года рождения в лагерь на Ленинской улице. Нас охраняли полицаи. Немцев было очень мало, в охране их не было. Отправки молодежи в Германию начались с 19 августа 1943 года, а меня погрузили в товарный вагон 24 августа. Вагон был битком набит, люди по очереди стояли, лежали, лазили в окошко, чтобы посмотреть, где мы едем. Нас не кормили, но у нас были с собой сухари. Иногда на остановках в ведрах приносили воду. В полу вагона была дыра вместо туалета. В вагоне с нами был один немец.
Читать дальше