Владимир Айзенштадт - Очерки Фонтанки. Из истории петербургской культуры

Итак, очерк Батюшкова «Вечер у Кантемира»:

«Антиох Кантемир, посланник русский при дворе Лудовика XV, предпочитал уединение шуму и рассеянию блестящего двора. Свободное время от должности он посвящал наукам и поэзии <���…> В Париже <���…> где несколько небрежных стихов, иностранцем написанных, дают право гражданства в республике словесности, Кантемир… писал русские стихи! И в какое время? Когда язык наш едва становился способным выражать мысли просвещенного человека. <���…>

Однажды по вечеру Монтескье и аббат В., известный остроумец, навестили нашего стихотворца. Он беседовал с своею музою и не приметил входящих друзей <���…> Несколько минут Кантемир перечитывал начало послания своего к князю Никите Трубецкому, и всегда с новым жаром и удовольствием <���…> Монтескье взглянул на аббата, кивнул ему головою и намеревался удалиться. Они не хотели беспокоить министра, полагая, что он занят важным государственным делом. Кантемир услышал за собою шорох, оглянулся – и бросился обнимать неожиданных гостей. – „Мы вам помешали: мы пришли не в пору“. – „Нимало!“ – „Вы читали важные бумаги?“ – „Я забавлялся: перечитывал стихи моего сочинения“. – „Но какие? Мы ни слова не поняли“. – „Русские“. – „Русские стихи! – восклицал аббат, пожимая плечами от удивления, – русские стихи! это любопытно…“ <���…>

Аббат В . Зная совершенно язык латинский и наш французский, столь ясный, точный и красивый, вы лишаете нас удовольствия читать ваши прелестные произведения.

Монтескье . Сожалею и удивляюсь, как можно писать, скажу более, как можно мыслить на языке необразованном? Вы пишете по-русски, а ваш язык и нация – еще в пеленах.

Кантемир . Справедливо: русский язык в младенчестве; но он богат, выразителен, как язык латинский, и со временем будет точен и ясен, как язык остроумного Фонтенеля и глубокомысленного Монтескье. Теперь я принужден бороться с величайшими трудностями: принужден изобретать новые слова, выражения и обороты, которые, без сомнения, обветшают через несколько годов. Переводя „Миры“ Фонтенелевы, я создавал новые слова: академия Петербургская часто одобряла мои опыты. Я очищал путь для моих последователей.

Аббат В . Но скажите, Бога ради, как же вы могли присвоить все тонкие выражения и обороты первого щеголя языка французского, нашего семидесятилетнего Фонтенеля?

Кантемир . Как умел! Я следовал рабски по следам его. Перевод мой слаб, груб, неверен. Скифы заставили пленного грека изваять Венеру и обещали ему свободу. Грек был дурной ваятель; в Скифии не было паросского мрамора, ни хороших резцов; за неимением их – соотечественник Праксителев употребил грубый гранит, молот, простую пилу и создал нечто похожее на Венеру, следуя заочно образцу, столь славному не только в Греции, но даже в землях варваров. Скифы были довольны, ибо не знали божественного подлинника, и поклонялись новой богине с детским усердием. Скифы – мои соотечественники; Праксителева статуя – книга бессмертного Фонтенеля; а я – сей грек, неискусный ваятель».

Прошло сто лет, и благодаря этим «неискусным ваятелям» И. С. Тургенев – наш «Пракситель» – смог справедливо сказать: «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины – ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!..»

Прошло еще чуть больше ста лет…

Мы едем в поезде из Штутгарта в Париж. В Страсбурге в вагон входит группа французов. Среди них один, в нашем представлении, типичный парижанин, чем-то напоминающий Жака Ива Кусто. Они располагаются напротив нас через проход. Через некоторое время у меня зазвонил мобильный телефон. Звонила дочь из Петербурга. Мы с ней поговорили, разумеется, по-русски, а сосед напротив, обращаясь ко мне, сказал с иностранным акцентом, но по-русски: «Какой красивый язык!».

Эти стихи И. И. Козлова посвящены удивительной женщине – княгине Зинаиде Александровне Волконской.

В первой части нашей книге «По Фонтанке» [47]рассказывается о семье З. Волконской и ее дружбе с Козловым, Пушкиным, Вяземским, Шимановской, Мицкевичем. А поскольку Зинаида Александровна одна из наиболее ярких фигур не только среди женщин России, но и среди деятелей культуры Европы XIX века, мы решили посвятить ей отдельный очерк.