Юрий Олсуфьев - Из недавнего прошлого одной усадьбы

Теперь поселок «Ухтомская», кажется, вошел уже в черту Москвы. Домик Олсуфьевых располагался справа от полотна Казанской железной дороги, немного далее от Москвы по ходу поезда, минутах в 10 от платформы. Перед домом, глядевшим на железную дорогу, был небольшой садик с грядками овощей и посадками красивых темно-фиолетовых ирисов, за которыми София Владимировна бережно ухаживала и летом часто привозила срезанные цветы своим близким. За крылечком следовали передняя с кухонькой, отепленный туалет, какая-то еще комнатушка, все скромных размеров и весьма опрятное. Жилая часть делилась надвое: первая комната, освещавшаяся окном в правой стене (левая стена, делившая дом пополам, была глухою), служила столовой и рабочей комнатой, а дальняя, с окном в сад и на железную дорогу, – спальней. На окнах висели плотные занавески, с наступлением темноты тут же задергивавшиеся. В столовой, помнится, стоял накрытый ковром сундук, служивший и для сидения, комод старинный, над ним зеркало, а по сторонам его массивные, но не тонкие по работе серебряные подсвечники, принадлежавшие далекому прадеду Юрия Александровича, Шубинскому вице-канцлеру А. М. Голицыну, выдавшему незаконную дочь свою Делицыну за Д. А. Олсуфьева. В спальной правая продольная стена была завешана старинными портретами, скомпонованными симметрично, как принято было в пору классицизма. Были тут и Екатерининских времен вельможи в золоченых рамах и рисованные карандашами и акварелью миловидные люди начала прошлого века. С первого взгляда привлекал к себе мастерством, строгостью и оригинальностью композиции большой портрет самой Софии Владимировны, исполненный незадолго перед смертью великим Серовым. Юрию Александровичу очень хотелось, чтоб тот написал Софию Владимировну. При знакомстве они быстро сошлись, несмотря на «нелюдимость» Серова, и постоянно вели беседы о культуре Греции, где Серов недавно побывал и работал тогда над картиной «Похищение Европы», а Олсуфьев бывал там неоднократно и с глубоким интересом относился как к Греции античной, так и византийской. В углу над постелью висели, как во всяком порядочном доме, образа, среди которых был и древний «Георгий» (помнится, на черном коне?), найденный где-то в районе Куликова поля, простиравшегося невдалеке от тульской усадьбы Олсуфьевых.

Последняя страница личного экземпляра книги Ю. А. Олсуфьева «Матерьялы к истории рода Олсуфьевых» (Москва, 1911) с рукописными вставками автора 1920–1930-х годов. Частное собрание, Москва

Были раскомпонованы красиво по стенам и разные занимательные предметы: кабильские мелодично звеневшие подвески, привезенные из Северной Африки, трубка с бисерным чубуком, громоздкий пистолет XVIII века и две чудесные выходные трости вице-канцлера А. М. Голицына, облицованные слоновой костью, изысканно отделанной золотом, эмалью и мелкими камнями.

Злополучный пистолет сыграл роковую роль: когда приехали забирать Юрия Александровича, то его засчитали «оружием», хоть им и объясняли, что это всего лишь совершенно непригодная для стрельбы мемория какого-то предка из знаменитых русских адмиралов, то ли Спиридова, то ли Сенявина, но в протоколе обыска кремневый пистолет был зафиксирован как «незаконно хранившееся оружие».

Года через два в квартиру, воспользовавшись отсутствием Софии Владимировны и поселившейся с нею скромной и милой женщины Таси, залезли воры, оказавшиеся, к счастью, совершенными примитивами. Не зная, чем сбить с сундука висячий замок (нутряной сломали ранее, при обыске), они били по нему и кольцам вооружившись для этого массивными серебряными подсвечниками XVIII века, которые тут же на полу и бросили. Украли старую, подбитую лисой, зимнюю куртку Юрия Александровича да еще несколько тоже ношенных вещей. Заинтриговала воров тонкой резьбы восточная шкатулочка с секретом, в которой на слух что-то скользило и перекатывалось. Не затрудняя себя в поисках запора, они раздавили шкатулку каблуком, но вместо золота и бриллиантов оттуда посыпались замечательные геммы, которые Юрий Александрович давно с любовью и знанием дела собирал, часто даже показывая их специалистам из Эрмитажа. Все это, правда, было до Революции, после которой уж ни о каком собирании нечего было и думать. Вернувшись домой, София Владимировна долго находила разлетевшиеся по всем углам и щелям чудесные вещички двух– и трехтысячелетней давности. А еще через три года, хмурой неприветливой осенью, и сама София Владимировна покинула эти стены и дорогие ее сердцу вещи навсегда, унося на плечах лишь темный теплый шарф, с которым написал ее когда-то великий Серов.