Варвара Головина - Мемуары

Когда Толстая совершенно поправилась, мои встречи с Императрицей прекратились, и в течение некоторого времени не случилось ничего замечательного. Однажды утром Толстая написала мне, приглашая меня приехать к ней к шести часам. Она приняла меня в своем маленьком кабинете, ярко освещенном, надушенном и имевшем праздничный вид. Я услыхала, как подъехала карета. Толстая сказала мне: «Это Императрица»; и, не знаю почему, я почувствовала себя смущенной.

Императрица вошла в комнату тоже немного взволнованная. Она поспешно подошла ко мне, спросила меня про здоровье мужай велела нам.сесть. Ее взгляды, полные милостивого отношения ко мне, рождали тысячи воспоминаний. Разговор носил теплый характер, но через полчаса я встала и уехала. Графиня говорила мне, что после моего отъезда Императрица осталась погруженной в задумчивость и сказала ей:

— Боже мой, что же такое, наконец, первое чувство?

На Рождество Толстая устроила угощение для детей пансиона иезуитов, где воспитывались оба ее сына. Императрица пожелала там присутствовать, так же как и герцогиня Виртембергская. В шесть часов вечера мы отправились* Толстой, и вскоре приехала Ее Величество. Поговорив с хозяйкой дома, г-жой де Тарант и графиней Витгенштейн, Императрица села и попросила меня сесть рядом с ней. Я села на некотором расстоянии, но она тоном приказа повторила:

— Ближе ко мне.

Я повиновалась; тогда она сказала с волнением:

— Как я счастлива видеть вас около себя!

Я была как бы оглушена этой переменой и не понимала, что было ее причиной. Продолжение вечера еще более увеличило мое удивление. Но через несколько времени я узнала, что у Императрицы в руках побывала записка Императора Павла, о которой я упоминала выше. Граф Ростопчин уехал в Москву, а князь Чарторижский рассказал про то, что он узнал, графине Строгановой, та — Императрице, и Ее Величество изъявила желание прочесть записку. Написали графу Ростопчину; тот без всякого колебания прислал ее.

Возмущенная содержанием этой записки, Императрица бросила ее в огонь. Наконец-то она узнала, кто были настоящие виновники причиненного ей зла, и как несправедливо считала она меня виновной. С этой минуты она старалась приблизить меня к себе, и вполне естественно, что я была удивлена этим, не зная причин. Могла ли я догадаться о таких обвинениях, я, полагавшая, что мною вполне доказана моя нерушимая привязанность и верность!

У моей дочери заболели глаза. У нее опухли ресницы, и ей пришлось вынести довольно тяжелую операцию. Императрица соизволила принять в ней участие и послала ей розу через Толстую. Когда моя дочь выздоровела, мы отправились к Толстой, и Императрица также приехала туда. Она опять милостиво говорила о том, что должна была вынести моя дочь; потом я подарила ей кольцо с лунным камнем, который, как говорят, приносит счастье. Она надела его и сказала Толстой:

— Вы сделали какие-то перемены в ваших комнатах. Оставайтесь здесь, я пойду посмотрю их.

Она посмотрела на меня так, что я поняла, что должна последовать за ней. Наконец я оказалась наедине с нею в маленьком будуаре Толстой. Как долго этого не случалось со мной! Мы говорили наспех и были очень взволнованны. Императрица поделилась со мной своей тревогой за здоровье Толстой. Я прибавила, что для меня еще ужаснее видеть ее в таком положении, потому что только через нее я могу получать известие от Ее Величества. Императрица смутилась и сказала:

— Я никогда не смогу выразить, до какой степени я тронута тем постоянным сочувствием, которое вы проявляете ко мне. Ваша преданность наполняет меня благодарностью.

Она продолжала говорить с чувствительной добротой, и я тысячу раз целовала ее руки, омывая их слезами.

После этого объяснения я часто виделась с ней то у ее сестры принцессы Амелии, то у г-жи Толстой. То утром, то вечером она приказывала мне приехать с г-жой де Тарант к принцессе. Мы разговаривали все вместе некоторое время, и потом она уводила меня в другую комнату, чтобы поговорить свободно. Это было все, что она могла сделать для меня: я не имела права входа к Ее Величеству и с благодарностью наслаждалась тем, что предоставляла мне ее доброта.

Было бы невозможно привести все наши разговоры, но новые идеи, прелесть выражения и кроткий характер Императрицы делали их очень приятными. Летом я виделась с ней два раза в неделю на даче у графини Толстой, куда она приезжала провести с нами вечер. Возвращаясь в город, мы опять отправлялись к принцесс Амелии.