Варвара Головина - Мемуары

Я оставляю историкам подробности стольких интересных событий. Во время отсутствия Императтора Императрица Елизавета занимала апартаменты Эрмитажа*, и, когда Императрица-мать уехала в Гатчину, она осталась одна в этом обширном дворце.

_______________________

* Меняли всю обстановку в апартаментах Государя и Государыни, и так как погода не позволяла долее оставаться даче, то Государыня на время отсутствия Государя пер в Эрмитаж. Примеч. авт.

_____________________

Это новое помещение ей нравилось; она была среди шедевров искусства и прекрасной библиотеки. Хотя Императрица Елизавета была очень сведущей во всем, что касалось истории России, она опять приступила к изучению ее по коллекции монет и медалей.

Она часто гуляла в маленьком саду, находившемся в центре Эрмитажа. Вследствие недостатка внимательности там оставили два небольших могильных памятника, которые, казалось, были там для того, чтобы напоминать Императрице о ее детях. В день праздника Св. Елизаветы, бывший днем именин Императрицы и ее умершей дочери, Ее Величество, по своему обыкновению, отправилась в Александро-Невскую лавру. Графиня Толстая пожелала навестить ее после этой печальной поездки. Она увидела, как Императрица медленно шла одна по саду, погруженная в тяжелые думы. Проходя мимо одного из памятников, о которых я говорила выше, Императрица увидала пучок анютиных глазок, росших рядом. Она нагнулась, сорвала один цветок, положила на памятник и молча пошла дальше. Этот поступок был выразительнее всяких слов.

За этот период со мной не случилось ничего замечательного. Моя однообразная и спокойная жизнь могла быть нарушена только участием, которое я принимала в горе других, и особенно несчастиями той, кому было так предано мое сердце.

Я не должна забыть упомянуть о моем знакомстве с графиней де Мервельдт, женой австрийского посланника. Г-жа де Тарант подружила нас, и, когда она уехала в Митаву, г-жа де Мервельдт ухаживала за мной, как сестра. Эта превосходная и милая особа бьта особенно привязана к Императрице Елизавете и искренно оплакивала со мной смерть ее ребенка.

Моей старшей дочери было около тринадцати лет в это время, и она начала выезжать в свет. Она была принята с доброжелательностью, которую может внушить молодая девушка, спокойная и рассудительная. Ее нежная и чувствительная привязанность ко мне предохраняла ее от увлечений, так свойственных молодости. У нее нет никакой внешности; она не красива, не миловидна и не может внушить никаких опасных чувств. Твердые убеждения предохранили ее от всего, что могло ей повредить. Поэтому я была совершенно спокойна и не находила нужным предостерегать ее, что почти всегда является необходимым для юности.

У моей belle-soeur, княгини Голицыной, было много детей и мало состояния. Она хотела, чтобы ее старшая дочь получила шифр, потому что с этим отличием связывалось приданое в двенадцать тысяч рублей. По моей просьбе Толстая просила Императрицу ходатайствовать перед Императором за мою племянницу. Некоторое время спустя Толстая сказала мне по секрету, что Государь отказал в этой милости, которую у него просили от имени матери, пять сыновей которой служат в армии, и что Его Величество указал, как на довод, что и другие матери имеют такое же право обратиться с подобной просьбой, но что он собирается дать шифр моей дочери, чтобы показать моему мужу, что его милостивое отношение к нему не изменилось.

Мне была приятна память Государя, но я не желала для дочери шифр, который перестал носить характер отличия. Я так хорошо хранила тайну Толстой, что совершенно забыла об этом. Мой муж уехал в имение; это была обыкновенная поездка, которую он совершал каждый год.

В день Нового года, 1810 года, я отправилась своей привычке поздравить г-жу Перекусихину, камер-фрау Императрицы Екатерины, интересную своим умом и привязанностью, сохранившейся в ней к Государыне, чьим другом она была в течение тридцати лет. Тарсуков, ее племянник, о котором я говорила выше, возвратился из дворца во время моего визита. Он сказал мне, входя:

— Я собирался к вам, чтобы поздравить вас с милостью Государя. Шифр...

— Моя племянница получила шифр! — воскликнула я радостно.

— Какая племянница? — возразил Тарсуков. — Ваша дочь получила шифр.

Я думала только о моей belle-soeur и, забыв про находившихся в комнате, воскликнула:

— Боже, как это досадно!

В комнате был Балашов 5), министр и военный губернатор, бывший тогда в большой милости; он посмотрел на меня с удивленным видом. Тарсуков, испуганный моей откровенностью, старался возвысить в моих глазах значение милости Государя.