Яков Бутович - Лошади моего сердца. Из воспоминаний коннозаводчика

Еще один инженер, человек скромный и незаметный, по фамилии Манцев, путеец. Своему делу он был предан беззаветно и ничем другим не интересовался. Как сейчас помню его вечные разговоры о каком-то байпасе (это нечто маленькое, но значительное в паровозе), который он усовершенствовал, – это было его любимой темой. Еще он очень любил мармелад, и это лакомство ему всегда присылалось с передачами. Думаю, это был работник Комиссариата Путей Сообщения.

Последним обитателем камеры был высокого роста молодой рабочий. Он был представителем Комитета строительных рабочих и, конечно, коммунистом. Держался особняком, больше молчал, ни с кем не сходился. Только Дубинину удалось узнать, что этот человек перешел в оппозицию, устроил тайную типографию и был арестован. Узнав об этом, я с большим интересом всматривался в этого представителя нового поколения, нашей смены, и думал: когда же русские люди будут наконец довольны своей властью и перестанут бунтовать?

…Ныне все бредят инбридингом. Но, делая инбридинг, надо не только повторять того или другого жеребца и этим объяснять все качества данной лошади, но и критически взвешивать вообще возможность инбридинга в каждом конкретном случае.

Горячую пищу во внутренней тюрьме, как и в других тюрьмах, дают два раза в сутки. Однако здесь она вкуснее, сытнее и лучше приготовлена. Меню, конечно, однообразное: суп картофельный или суп из круп и каша. Каша бывает гречневая, пшенная или ячневая. К обеду и к ужину каждый заключенный получает мисочку и ложку из алюминия и ест отдельно, а не артелью по десять-пятнадцать человек, как в Бутырках или в Туле. Словом, внутренняя тюрьма – одна из наиболее благоустроенных тюрем в Советском Союзе.

Медицинская помощь подается ежедневно: в определенное время в камере появляется женщина-врач с аптечкой в руках, ее сопровождает дежурный. Она спрашивает заключенных о здоровье и распределяет лекарства. Женщина-врач очень внимательна, но не проронит ни одного слова, не идущего к делу, а сопровождающий ее дежурный хранит упорное молчание.

Очень хорошо обстоит дело и с книгами. Раз в неделю появляется один и тот же надзиратель, видимо библиотекарь, приносит по книге каждому заключенному и забирает прочитанные. Книги можно получить не только русские, но и на иностранных языках. Так, Трепке брал немецкие книги, а Бромлей – английские. Однако есть в этой тюрьме и свои неудобства. Здесь не бывает прогулок, не разрешается иметь бумагу и карандаши, и если вам нужно написать заявление следователю или послать домой доверенность, то делается это только с разрешения коменданта, тогда вам на время выдаются карандаш и листок бумаги. Словом, писать здесь строжайше запрещено.

Дают только две оправки в сутки, утром и вечером, и это громадное лишение, ибо оно весьма пагубно отражается на здоровье заключенных. В Бутырской тюрьме дают три оправки. Хотя параша и стоит в камере, но, само собою разумеется, пользуются ею лишь в самых крайних случаях, иначе в небольшой сравнительно комнате стояла бы невообразимая вонь. А во внутренней тюрьме приходится ожидать оправок и терпеть иногда прямо-таки невероятные муки.

Немало пришлось мне страдать и от отсутствия чистого белья. Это произошло потому, что передач я не получал и, стало быть, не мог отправить белье домой, чтобы мне прислали чистое. В последний месяц пребывания во внутренней тюрьме у меня чистой смены не было. В довершение всего я потерял здесь все свое белье, кроме того, что было на мне. Произошло это так.

Недели за две до перевода в Бутырскую тюрьму поступила передача от фотографа Алексеева. Я ей несказанно обрадовался, решил, что связь установлена, и когда собирали белье (тут это делают раз в неделю), сдал его, надеясь со следующей передачей получить чистое. Но передачи не последовало: Алексеев был арестован.

Жизнь во внутренней тюрьме по сравнению с другими тюрьмами лучше в смысле чистоты и комфорта, несомненно, так. Но здесь тяжело, как ни в одной другой тюрьме. Здесь самая невероятная строгость, подавляющий гнет, здесь стоит мертвая тишина, здесь царит ужас. На допросы вызывают почти исключительно ночью. Когда приближается вечер, все волнуются, а ночью не спят, ибо нервы напряжены. Такой порядок установлен с определенной целью: измученный заключенный, иногда только к трем часам ночи уснувший и затем разбуженный, спросонья хуже владеет собой, нервничает и может проговорится на допросе.

…Я не считаю возможным и интересным инбридинг на Недотрога и его отца Нежданного. Надо знать всю совокупность как положительных, так и отрицательных качеств жеребца, на которого производится инбридинг, все хорошо взвесить и только тогда решить, можно ли инбридировать, скажем, Нежданного или его деда, знаменитого старого Крутого, через Нежданного или же нет.