Яков Бутович - Лошади моего сердца. Из воспоминаний коннозаводчика

Прошло каких-нибудь три четверти часа, и Савченко вернулся. Все это время я стоял у окна, курил свою любимую бельгийскую трубку и думал о том, как много за эти десять лет было пережито, сколько лишений испытано, какие трудности преодолены, и всё для того, чтобы спасти завод. Неужели теперь, когда другие заводы наконец-то начинают жить нормальной жизнью, Прилепам суждено потерять свое лицо, влиться в Хреновую и погибнуть как самостоятельной коннозаводской единице? «Омут перешел, неужели теперь на мелком месте утону?» – подумал я и услышал шаги в коридоре. Это Савченко шел проститься со мною.

«Ну вот я и посмотрел ваши Прилепы, – сказал мне Савченко. – Теперь еду дальше». Он подал мне руку, и я вышел на улицу его проводить. В первой коляске уселся сам Савченко, Рапп и Рутченко, во втором экипаже – Повзнер и ремонтер. Когда все было готово, кортеж двинулся в путь. По возвращении из Тулы Повзнер сейчас же пришел ко мне и рассказал подробности заседания в губисполкоме.

Заседание президиума долго не собиралось, и это очень взволновало Савченко. Наконец заседание открылось. Председательствовал Игнатов, заместитель предисполкома, тогда лицо мне неизвестное. Савченко с места взял неподходящий тон: с одной стороны, начальственный, с другой – тон няньки по отношению к детям. Это не понравилось, и тульские товарищи насторожились. Савченко им категорически заявил, что по таким-то и таким-то соображениям Наркомзем уведет Прилепский завод в Хреновую. Он сказал много лестного о лошадях и очень скептически отзывался о постройках, хуторах и возможности вести дело на трех клочках земли. Стали выступать тульские товарищи, все говорили против Савченко. Он сердился, волновался, заседание стало бурным, а когда пришло время ехать на поезд, Савченко в заключительном слове обозвал туляков донкихотами и заявил: «Завод мы возьмем!».

А Повзнер? Он, как мне стало известно, не произнес на заседании ни слова. Ещё по дороге из Прилеп в Тулу кучер Антон Демьянович слышал, как Савченко спросил у Повзнера его мнение, и Лев Маркович, по словам кучера, сказал твердо и решительно: «Надо ликвидировать завод. Вести хозяйство на клочках земли нельзя. Денег нет, ресурсов никаких – что это за хозяйство?!». – «Вот это важно, – отозвался Савченко, – ваше мнение как замечательного практика и лица, ведущего этот завод. Я с вами согласен, в губисполкоме так и будем говорить». Тут возмущенный Демьяныч, которому жилось в Прилепах хорошо, хотел вытянуть кнутом предателя Повзнера, но все-таки удержался и благополучно довез гостей в Тулу.

«Каков предатель Повзнер! – раздалось в Прилепах со всех сторон. – Это Иуда! Мы решили не подавать ему руки и объявить ему бойкот». Я всех успокоил, сказал, что придет время, и с Повзнером мы расстанемся, как расстались со всесильным Владыкиным. Я просил их не устраивать демонстраций. Так они и поступили, а я остался один со своими думами.

Прошло пять дней, и я решил ехать в Тулу, чтобы переговорить по телефону с Москвой, узнать, какое там принято решение, и, главное, позондировать настроение в Туле. Приехал прямо на переговорную станцию и не успел там сделать и двух шагов, как какой-то жулик стащил у меня часы с массивной золотой цепочкой и сделал это так ловко и чисто, что я не только не заметил, но даже не почувствовал прикосновения его руки. Соединившись с отделом коннозаводства, я попросил к телефону Раппа. На мой вопрос, как Савченко решил поступить с Прилепами, Рапп ответил, что Прилеп больше не существует, что Савченко лично написал доклад о необходимости ликвидировать Прилепы и уже доложил замнаркома Свидерскому, [217]который с ним вполне согласился, и наконец, что уже отдано распоряжение закрыть заводу все кредиты. Как ни был я подготовлен к этому известию, но удар сильно повлиял на меня, я до следующего дня не в состоянии был приняться ни за какое дело. Однако на следующий день принялся за спасение Прилеп с удвоенной силой и отправился в ГЗУ. Заведующий ГЗУ покидал Тулу и сдавал отдел. О Прилепах говорить было бесполезно. Я ограничился тем, что лишь посоветовался с ним. В ГЗУ все партийцы против того, чтобы завод увели из губернии. Я взял с них слово, что они материально будут помогать заводу до решения вопроса во ВЦИКе. Это было очень важно, и я был рад, что мои первые шаги ознаменовались удачей.

После этого я направился прямо к секретарю губкома, который в губернии имел несравненно большее влияние, нежели председатель губисполкома. Секретарем губкома был Иван Дмитриевич Кабаков, человек очень влиятельный в высших партийных сферах, умный и толковый. У него в приемной было полно ответственных работников, но когда я просил доложить обо мне, то был принят без очереди. Иван Дмитриевич знал меня по работе в губернии и однажды был в Прилепах. Я изложил ему суть дела. Он выслушал меня внимательно и сказал: «Мы сделаем все возможное, чтобы удержать завод в губернии». Снял трубку, соединился с губисполкомом, переговорил с председателем Игнатовым и просил его сейчас же меня принять.