Яков Бутович - Лошади моего сердца. Из воспоминаний коннозаводчика

Не буду перечислять всего, что позволял себе Самарин. Скажу, что в Советском Союзе при существующей системе доносов и шпионажа все тайное становится очень скоро явным. На экипаже, купленным им для себя из служебных средств, Самарин, как я узнал, «заработал» сто рублей, а на добытых у торговца ненужных мешках – пятьдесят, счета были увеличены на эту сумму. Сгоряча я хотел уволить Самарина еще до сдачи завода, но потом счел это неудобным и просто сообщил новому управляющему Владыкину об этом проступке Самарина. Владыкин промолчал, что тогда меня крайне удивило, но не удивляет теперь, ибо и сам Владыкин, со временем покидая Прилепы, поступил так же: хапнул пятьсот рублей и был таков! Я не предал это дело огласке, не передал его в суд, не заявил об этом, даже когда узнал после ареста о том, как отвратительны были показания Самарина против меня.

В Москве я узнал, что на отдел коннозаводства нажимает РКИ, требуя моего смещения. Если бы я тогда захотел остаться в Прилепах, мне ничего не стоило бы отразить удар. Надо было только вернуться на один день в Тулу, получить из губисполкома бумажку с просьбой оставить меня на прежней должности, и дело было бы сделано. Такая бумажка была мне обещана еще несколько месяцев назад. К сожалению, я поступил иначе. На мое место первоначально решили назначить Филиппова, управлявшего одним из смоленских заводов. Я принял это известие совершенно спокойно и не стал вступать в борьбу. Трудно объяснить, почему я так поступил. Скорее всего, сказалось подавленное состояние духа. А может быть, и потому, что кандидатура Филиппова была бы для меня приемлема и даже приятна – я хорошо знал его. Мы были знакомы не менее двадцати лет, вместе учились в Кавалерийском училище, вместе кутили, потом встречались. Словом, это был человек моего круга, и я справедливо считал, что при нем мне в Прилепах будет спокойнее. Женат Филиппов был на княжне Вадбольской, очень милой женщине, имевшей на него большое и благотворное влияние. Это меня настолько успокоило, что в глубине души я даже был рад его назначению, я был уверен, что управляющим будет-таки назначен Филиппов. Но, как показало будущее, то была роковая ошибка: она стоила мне состояния, привела завод к гибели, а меня – в тюрьму.

В то время как я, махнув на все рукой, веселился в Москве, Филиппов приезжал в Прилепы и – категорически отказался идти в завод. Тогда Асаульченко убедил другого смоленца, Владыкина, стать управляющим. Как громом поразило меня известие об этом назначении. Оно меня совершенно не устраивало: Владыкина я вовсе не знал. Я сейчас же полетел в отдел коннозаводства и зашел к Асаульченко, но принят был сухо, что и понятно: я находился в Москве, а к нему даже не явился. В канцелярии уже был Владыкин. Я откровенно обрисовал ему положение дел в Прилепах и попросил его отказаться от должности. Он пообещал, я поблагодарил Владыкина, и мы расстались. На следующее утро Владыкин нарушил данное мне слово и согласился принять завод: Асаульченко пообещал ему после Прилеп повышение, а сейчас же – увеличение оклада. В тот же день был издан приказ о его назначении. Я был поставлен перед фактом: мне следовало сдать ему завод, а самому оставаться директором музея – должность в системе Народного комиссариата провещения.

В первых числах мая вместе с Владыкиным я уехал из Москвы в Прилепы. На тульском вокзале нас встретил Самарин. Я познакомил нового управляющего с его помощником, они обменялись приветствиями, после чего Самарин отвел меня в сторону и сказал: «И этот мальчишка назначен управляющим Прилепским заводом? Нет, я с ним служить не буду». Я был удивлен этими словами. Владыкин был, конечно, не мальчишка, имел реноме лучшего специалиста Смоленской губернии и был персона грата в коннозаводском ведомстве. Я заметил Самарину, что ему не следует так относиться к Владыкину, что служит он не лицам, а делу, а потому нет никаких разумных оснований подавать в отставку. Наивный человек, я думал тогда, что Самарин говорит искренне. Владыкин поместился у меня в доме, а так как он был холост, я пригласил его столоваться у меня. Владыкин согласился, благодарил меня, и новый управляющий Прилеп был, так сказать, водворен на место.

Александр Николаевич Владыкин был сыном инженера, который заведовал каким-то заводом в Воронеже. Старик Владыкин имел небольшое имение в Смоленске, конечно, благоприобретенное. Он был женат на родственнице революционерки Софьи Перовской, были ли они дворянами, мне неизвестно. Не знаю я и положения, какое они занимали в Смоленской губернии. Предполагаю, что это были скромные люди, которые и окончили бы незамеченными свои дни, если бы не революция. Двух сыновей Владыкина я встретил уже после революции. Старший работал агрономом в отделе животноводства. Младший, Александр, выдвинулся на коннозаводской работе в Смоленске и составил себе карьеру тоже после революции. Он имел только среднее образование, так как заболел чахоткой и вынужден был какое-то время лечиться за границей.