Коллектив авторов Биографии и мемуары - Русский быт в воспоминаниях современников. XVIII век

В Петербургском альманахе перечислены двести сорок с чем-то городов, основанных Екатериной: их было, пожалуй, больше, чем разорили ее войска; но эти города лишь жалкие деревнюшки, произведенные ею в города именным указом, высочайшим повелением ее императорского величества, приблизительно так же, как позднее Павел повелел называть яхту фрегатом [80]. Часто вместо города стоит один столб, на котором обозначено название и место: в ожидании постройки и, главное, заселения, они фигурируют только на картах России [81].

Правда, кн. Потемкин велел настроить настоящие города и устроить порты в Крыму: это все очень красивые клетки, но в них нет еще птиц; те же, которых туда заманили, быстро умирают от горя, если им не удается упорхнуть. Русское правительство действует, как угнетатель и завоеватель; а русские, как воители и опустошители – со времени покорения Таврида опустела.

Эта мания Екатерины многое начинать и ничего не кончать отмечена острым словцом Иосифа II. Во время их путешествия в Тавриду, торжественно заложив первый камень города Екатеринослава, она предложила ему заложить второй. Вернувшись, Иосиф говорил: Мы с русской императрицей в один день сделали большое дело: она заложила первый, а я последний камень целого города.

Молодой трудолюбивый ученый ливонец, г-н Шторх, написал ненужную работу: Картина Петербурга; она так же похожа на Петербург, как портрет, сделанный Лампи, похож на Екатерину. Она исполнена по-китайски, без теней, чего боялся и сам автор. Беда в том, что Шторх не мог писать ее вне России, иначе она была бы совершенной. Он посвятил свою работу Екатерине, вознаградившей его за льстивое описание. Позднее он попал в немилость за то, что для другой своей работы, писанной по-немецки, избрал французский шрифт, это – Статистические Картины, дающие очень точные сведения о состоянии России…

Так как в Петербурге живут колонии различных национальностей, то нравы и обычаи его обитателей очень разнообразны. Обыкновенно не знаешь, какой тон и какая мода там господствуют. Французский язык служил связью между различными народностями, но там говорят также и на других языках. Если собирается многочисленное общество, то говорят по очереди на трех языках: русском, французском и немецком, но не редкость в том же обществе услышать, что греки, итальянцы, англичане, голландцы и азиаты говорят на своих языках.

Немцы в Петербурге – художники и ремесленники, главным же образом портные и сапожники; англичане – седельники и торговцы; итальянцы – архитектора, певцы, продавцы картин и т. д., но трудно сказать, что представляют из себя французы: Большинство меняет звание ежегодно, приехав лакеем, он делается учителем, а потом советником; его видишь то актером, то гувернером, торговцем, музыкантом, офицером. Нигде так ясно не увидишь, насколько француз непостоянен, предприимчив, изобретателен и способен ко всему.

Чтобы узнать нравы и характер каждой группы, надо проникнуть в дома, – на улицах живут по-русски. У французов забавляются шарадами, весело ужинают, поют кое-какие незабытые еще водевили; у англичан обедают в пять часов, пьют пунш, говорят о торговле; итальянцы занимаются музыкой, танцами, смеются, жестикулируют; их разговоры вертятся на спектаклях и искусстве; у немцев беседуют о науках, курят, спорят, много едят и говорят друг другу комплименты во всю; у русских все вперемежку и надо всем царит игра; она – душа их общества и их веселья, но они не чуждаются и других развлечений. Иностранец, особенно француз, бывает изумлен и восхищен, когда, после плаванья вдоль неприветливых берегов Пруссии и после переезда через дикие поля Ливонии, он вдруг среди обширной пустыни попадает в огромный, великолепный город, находит общество, удовольствия, искусство и вкусы, которые, как ему казалось, существуют только в Париже.

При таком климате, как петербургский, где только несколько недель радуешься хорошей погоде, при таком правительстве, как русское, которое не дает заниматься ни политикой, ни этикой, ни литературой, удовольствия общества ограничены и домашние радости усовершенствованы. Роскошь и изысканные удобства, пышность и вкус помещений, изобилие и утонченность стола, легкость и фривольность разговоров вознаграждают там веселого человека за те стеснения, в которых природа и правительство держат его душу и тело. Танцы, игры следуют друг за другом: каждый день может быть праздником; в большом доме он встречает произведения всех искусств и стран и часто даже в разгар морозов сады и весенние цветы.