Шамиль Куряев - 1917. Кара до покаяния

Надо помнить, что первая – послереволюционная – волна русской эмиграции была представлена, в основном, «идейными февралистами» (настроенными весьма и весьма антимонархически). Теперь, когда всё рухнуло, господам либералам оставалось лишь одно – ещё старательней поливать грязью старый строй (дабы обелить самих себя; оправдать в глазах современников и потомков собственную разрушительную деятельность, вызвавшую обвал горной лавины).

Всё это ярко проявилось ещё в годы Гражданской войны. Ведь практически все белые вожди, члены белых правительств, руководители российских диппредставительств за рубежом и т. д. были «романтиками Февраля» и сторонниками Учредительного Собрания! Больше всего на свете они боялись обвинений в попытке реставрации и старательно открещивались от всего «старорежимного» – могущего бросить тень на их «демократичность».

По этой причине никому из белых вождей не пришло в голову делать «знамя» из Николая Романова (чего якобы так боялись в красной Москве). Отсюда – стремление белых «дистанцироваться» от представителей свергнутой династии (хотя некоторые Романовы были готовы принять непосредственное участие в борьбе с большевизмом).

Мало того! – некоторые белые вожди, признанные «иконы» Белого движения, не останавливались перед самой подлой клеветой на царя и царскую семью. Известны слова командующего Добровольческой армией генерала Корнилова, обращённые к казакам: «Я имел счастье арестовать царскую семью и царицу-изменницу». А что ещё мог сказать генерал Корнилов – в своё время повесивший Георгиевский крест на грудь бунтовщика и убийцы Кирпичникова?

Да и сами Романовы тоже были хороши! Так, например, великий князь Николай Константинович в марте 1917-го отправил главе Временного правительства князю Львову приветственную телеграмму со следующими словами: «Прошу Вас известить меня, могу ли считать себя свободным гражданином после сорокалетнего преследования меня старым режимом».

Ох уж этот старый режим! Как же он всех замордовал! Ничего, большевики по сорок лет никого из великих князей преследовать не будут – быстрей разберутся…

Потом вся эта «антиниколаевская» накипь проявится и в эмиграции. Как в среде «освобождённых революцией» царских родственников (тех, кто сумел ноги унести), так и в среде белого офицерства (корниловцы – те даже в Галлиполи стреляли по палаткам, в которых пели «Боже, царя храни!»). Образованные либералы по палаткам не стреляли – но при всяком удобном случае кололи своими перьями. Стоило только берлинскому издательству опубликовать (в 1923 году) царские дневники, как в кадетском «Руле» уже радостно язвили по поводу того, что они-де «обрисовывают кругозор человека, стоявшего во главе огромной империи в самые трудные минуты её существования».

Было бы куда лучше, если б господа кадеты – хотя бы теперь, «задним числом», – задумались о собственном интеллектуальном кругозоре!

§ 1.4.Стоит сказать несколько слов о профессиональных историках русского зарубежья. Тут следует напомнить, что именно за границей был в своё время издан клеветнический «Последний самодержец». Те славные дореволюционные традиции были продолжены в 20-е – 30-е годы. В частности, линию «Последнего самодержца» развивал гнусный опус о Николае Втором эмигранта Василевского (He-Буквы). Характерно и то, что в 1923 году сей политэмигрант благополучно вернулся в Советскую Россию, где продолжил, на радость Советской власти, публикацию своих антимонархических «изысканий».

Пожалуй, наиболее громким научным именем среди эмигрантов первой волны обладал Милюков. Но именно он был одним из главных виновников постигшего Россию краха; человеком, в котором профессиональный историк-мыслитель был давно и бесповоротно вытеснен лукавым политиком-демагогом. В своих эмигрантских работах Милюков проводил ту же самую идейную линию, какую он гнул, выступая с трибуны Государственной Думы, – очернение царя, царского окружения, царских министров… При этом он продолжал тиражировать самые гнусные измышления о Николае Втором.

Другой видный историк русского зарубежья (пик творчества которого пришёлся на годы эмиграции) – Мельгунов – был более сдержан в оценках и суждениях. В частности, к заслугам Мельгунова-историографа можно отнести убедительное опровержение им выдумок о подготовке царским правительством сепаратного мира.

Однако ж и его социалистическая природа (и – прежняя многолетняя антиправительственная деятельность) давала себя знать! Показательны в этом отношении слова из послереволюционного обращения Мельгунова к русской интеллигенции: «У нас когда-то был один общий враг. И теперь вновь он только один». То есть царский режим был для Мельгунова сродни большевистской диктатуре образца 1918 года! Впрочем, чего же ещё ждать от убеждённого социалиста? А от другого «умеренного» – Пушкарёва? – который в молодые годы был ярым марксистом и почти всё время находился либо под надзором полиции, либо в тюрьме, либо в эмиграции?