Лев Бердников - Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

Как отмечает историк Александр Строев, в начале 1740-х годов Нарышкин стал «одной из ключевых фигур российской политики». Помимо Михаила Воронцова, ему покровительствовали очень влиятельные при дворе граф Иоганн Герман Лесток (1692–1767) и французский посланник Жак-Иоахим Тротти маркиз де ла Шетарди (1705–1759). Причем Лесток, которого Нарышкин называл в письмах «древний благодетель и приятель», «почтеннейший приятель, а мой особливый патрон», прочил его на место канцлера Алексея Бестужева. В Версале к сему отнеслись благосклонно, рассчитывая, что галломан Нарышкин будет проводить профранцузскую политику в России.

Когда же план потерпел неудачу, пошли слухи, что императрица, с подачи Шетарди, решила сделать Нарышкина президентом Академии наук, что имело все резоны, ибо он был одним из образованнейших людей России. Весть об этом попала даже в иностранную печать. Князь Антиох Кантемир писал по этому поводу Воронцову из Парижа 12 января 1744 года: «Ведомость о Семене Кирилловиче меня весьма возвеселила, и надеюся, что под его осмотром науки у нас пойдут в лучший путь, чем до сих пор шли». А 12 апреля 1744 года советник канцелярии Академии Иоганн Даниил Шумахер написал Нарышкину льстивое послание, уверяя: «Академия разорена – это правда, но ей необходим такой человек, как вы, таких же превосходных качеств, знаменитый родом, любящий литературу, искусство и науки, который бы имел вес при дворе, чтобы восстановить Академию и вернуть ей прежний блеск». Да и сам Нарышкин, похоже, считал свое академическое назначение делом решенным и даже пригласил из Голландии в качестве ученого секретаря французского литератора Константена, который летом 1744 года выехал в Петербург. Но вот незадача: в июне 1744 года, когда Константен был уже на пути в Северную Пальмиру, из России был с позором выдворен маркиз де ла Шетарди, скомпрометированный перед императрицей канцлером Бестужевым. Прежнего влияния на Елизавету лишился и Лесток. Словом, организатором российской науки Нарышкину стать не привелось. Чтобы подсластить пилюлю, 30 ноября 1744 года его назначают ко двору великого князя с чином генерал-лейтенанта, а 18 декабря награждают орденом Святого Александра Невского. А президентом Академии наук указом от 21 мая 1746 года был назначен брат фаворита императрицы Кирилл Разумовский.

Все это означало, что в высших коридорах власти Нарышкин отходит на второй план. Но уж репутацию первого щеголя империи он за собой сохранил. И здесь он был непревзойден, хотя тот же Кирилл Разумовский тщился всячески его перещеголять. Рассказывали, что баснословно дорогой кафтан Семена Кирилловича был шит серебром, а на спине его красовалось дерево, сучья и листья которого расходились по рукавам. На свадьбу августейшей четы – Петра Федоровича и Екатерины Алексеевны – Нарышкин прикатил в роскошной карете. Она была как будто из хрусталя, даже колеса ее были зеркальные, что вызывало удивление зевак. К тому же все это очень льстило самолюбию охочей до роскоши щеголихи на троне: ведь, как заметил литератор Михаил Пыляев, «при императрице Елизавете кто хотел ей угодить, тот выезжал возможно пышнее». Любопытно, что постоянно соперничавший с Нарышкиным граф Кирилл Разумовский также бахвалился своей английской каретой с таким хитрым механизмом, что в нее вкатывалась постель. До отправки в Россию ее показывали в Лондоне за деньги и, как уверяли, выручили таким образом 5000 рублей. Современник подсчитал, что если в царствование Анны Иоанновны в целом Петербурге не было и ста карет, то при императрице Елизавете их было уже более 4000. По этому поводу публицист XVIII века Николай Страхов саркастически заметил: «Роскошь заставила людей полагать благополучие и достоинство в том, чтоб под ними вертелись четыре колеса и чтоб они сидели в ларцах, обитых сукном и украшенных стеклами… Хорошо, если бы леность ног обогащала трудолюбие рук; но сия леность, исключая прочий вред, с чувствительнейшей и полезнейшей стороны пожирает плоды, доставляемые трудолюбием рук. Но где искать причины? В ногах или в голове?»

Говорили, что уж женился Семен Кириллович точно, что называется, по уму: на дочери тайного советника Балк-Полева, статс-даме Марии Павловне (1728–1793), и тем самым еще более увеличил свое колоссальное состояние. Его новоиспеченная избранница была тоже записной щеголихой, а, как сказал персонаж комедии Александра Сумарокова «Пустая ссора» (1750), «есть такие девушки, которым петиметры нравятся, это не мудрено: петиметрка петиметра далеко видит, пускай их слюбливаются, никому не завидно». Впрочем, придворные дамы втайне завидовали ослепительной наследственной красоте Марии: она состояла в родстве с обворожительной Анной Монс, вскружившей голову самому Петру Великому; теткой же ее была злополучная красавица-фрейлина Наталья Лопухина, соперничавшая с Елизаветой, а потому подвергшаяся экзекуции с битьем кнутом и урезанием языка.