Элла Сагинадзе - Реформатор после реформ - С.Ю. Витте и российское общество. 1906–1915 годы

Это мемуарное свидетельство не противоречит данным И. Троцкого, однако заметно, что здесь Витте отзывается о Германии и немцах с неким пиететом. По-видимому, такие сочувственные отклики графа о народе, превратившемся в военного противника, укрепляли публику в ее подозрениях об особом расположении сановника к немцам.

Затем через Стамбул он добрался до Одессы, прибыв туда 20 августа, еще до вступления Турции в войну [741]. Путешествие Витте продолжалось двадцать один день и тяжело повлияло на состояние его здоровья. В Одессе он дал местным журналистам интервью, в котором не без доли патриотического пафоса заявил: «То, что я пережил за это время, никогда повториться не может. 21 день кошмара и мучительных гаданий, доберусь ли в Россию… Наконец все окончилось. Счастлив, что в такую трудную минуту я со всеми русскими буду дома, в великой России. ‹…› Что-нибудь делать для России – хотя бы переписывать бумаги, помогать раненым, работать в Красном Кресте, но быть там и только там…» [742]Витте действительно предложил свои услуги Красному Кресту, однако, как он сообщал супруге в письме, ими не воспользовались [743].

21 августа крупные петроградские органы печати – «Новое время», «Биржевые ведомости» и «Речь» – опубликовали телеграмму, в которой передавалось мнение Витте относительно наступившей войны, якобы высказанное в беседе с одесскими журналистами: «Война еще впереди. Нельзя опьяняться первыми успехами: силы неприятеля неизвестны, и придется вести героическую борьбу, которая потребует беспримерных усилий. Печать, вместо того чтобы усыплять общество выражениями радости, должна подготовлять к неудачам, всегда возможным в борьбе против могущественного врага». В телеграмме подчеркивалось – приезд Витте «имеет политическое значение. Граф сказал, что хочет послужить родине» [744].

В «Одесском листке» и «Одесских новостях», самых крупных газетах города, за август 1914 года подобная информация отсутствует. Напротив, «Одесские новости» передавали слова сановника: «Я должен воздержаться говорить сейчас о войне, в которую не верил до тех пор, пока не заговорили пушки» [745]. Очевидно, его частный разговор с кем-то из знакомых мог проникнуть в столичную печать в несколько преувеличенном виде. По крайней мере, известный журналист А.Е. Кауфман, у которого, как и у Витте, были друзья в Одессе, утверждал позднее, что граф действительно делился своими опасениями и мыслями по поводу последних событий с посещавшими его дом одесситами [746]. В конце сентября Витте получил письмо от российского генерального консула в Багдаде. Дипломат докладывал, что немецкая пропаганда извратила суть слов Сергея Юльевича о войне, перепечатав уже упомянутое ранее интервью графа одесским изданиям. В бюллетене германского консульства это интервью было интерпретировано иначе:

Согласно сведениям, дошедшим до печати, русская газета «Речь» пишет: «Граф Витте принимал одесских журналистов и говорил с ними о положении дел в России. Русский государственный деятель настойчиво указал, что не надо преувеличивать могущество и ресурсы России; он указал на необыкновенную опасность положения против врага совершенно неожиданной силы. Война может скоро вызвать сюрпризы. Было бы преступно обманывать русский народ ложными известиями о победах и успокаивать его ложными надеждами. Журналисты должны бы всячески стараться подготовить население к возможным поражениям» [747].

При сравнении этих заметок видно, что Витте призывал общество прежде всего к трезвости оценок. По мнению графа, подогреваемый публицистами патриотический подъем, характерный для начального периода войны, был опасен, ибо за выражениями радости масштаб войны мог быть недооценен. В немецком варианте статьи акценты расставлены иначе: якобы Витте заявлял о неготовности России к войне, о превосходстве Германии, подводя читателей к выводу, что скорое поражение России при таком раскладе сил неизбежно. Как можно предположить, главная цель подобной публикации состояла в патриотической мобилизации в самой Германии, на внутреннем фронте. Ведь в этой стране были прекрасно осведомлены об отношении Витте к войне.

Вернувшись 28 августа в столицу, отставной сановник окунулся в политическую жизнь. «Белый дом» графа на Каменноостровском проспекте сразу был взят под наблюдение полиции [748]. В Петрограде он нанес визит своему приятелю, министру финансов П.Л. Барку. По свидетельству министра, Витте горячо убеждал его, что Россия не в состоянии бороться с Германией и «эта война грозит России неисчислимыми бедствиями и полным разорением». По мнению Витте, «единственное спасение могло состоять в том, чтобы, воспользовавшись кратковременными успехами русской армии, заключить мир с Германией и Австро-Венгрией». Граф не сомневался: «Германия пойдет навстречу пожеланиям России и сделает ей серьезные уступки, чтобы иметь один только фронт для дальнейшего натиска на основных своих врагов – Великобританию и Францию». Барк «был совершенно удивлен такой аргументацией». Заявив также, что «начавшаяся мировая война – единоборство Германии и Англии за мировое господство», Сергей Юльевич добавил с иронией: «Великобритания, конечно, не против биться до последней капли крови русского солдата», но России не стоит идти у нее на поводу. В конце разговора он заметил: если государственные деятели к его словам не прислушаются и не остановят кровопролития, то «война, которая была начата правительством, будет закончена народами» [749].