Элла Сагинадзе - Реформатор после реформ - С.Ю. Витте и российское общество. 1906–1915 годы

Бессонов . Россия, как кровный конь, застоялась – ей нужно движение, нужен здоровый моцион… Я отмечаю, господа, симптомы омертвения народного духа – духа здорового героизма, которым жили наши предки, создавшие наше Великое Государство… Этот дух вытесняется заботами материальными, позывом к буржуазному благополучию. Искусственно направленные к нам реки золота создали потребности, которых раньше не было, вызвали требования такой полноты счастья, которая несовместима с ростом государственности… ‹…› Нужно пожертвовать экономическим благополучием ради героического подъема, гражданственностью – ради государственности. Вот, милостивые государи, чего от нас требует родина. С верой в вашу государственную мудрость и уповая на одушевляющий всех нас патриотизм, я надеюсь, что мы выступим с обновленными силами на заброшенный путь наших великих предков и забудем узкую партийность, навеянную теоретиками экономических принципов, подражателями гнилого Запада ‹…›

Ишимов . Позволяя себе резюмировать вашу речь, я бы сказал: голод, холод, невежество, бесправие и… движение вперед. Так, кажется?

Бессонов . Вашу программу, например, можно [резюмировать] так: деньги, проценты, полуобразование, полусвобода, полукультура и… топтание на месте в ожидании благодеяний иностранцев… [612]

Недоброжелатели Витте часто обвиняли графа в широком привлечении иностранного капитала в российскую экономику. По мнению противников политики министра, иностранные инвестиции ставили Россию в зависимость от западных держав.

В разговор вступает сановник по фамилии Планер, сторонник Бессонова: «Политическая экономия, милостивые государи, – наука; а патриотизм – религия. Вам нужно сделать выбор между тем и другим. Я – за патриотизм, я – за религию государственности…» [613]Современники полагали, что прототипом реакционера Планера был В.К. Плеве, бывший министр внутренних дел (1902–1904 годы) и один из наиболее серьезных противников Витте в правительстве [614].

Ишимов . Вы – патриоты, а я – космополит. Вы любите Россию, а я не люблю ее. Вы знаете историю, а я не знаю ее… Это не ново. Всякий раз, когда смелая рука русского реформатора заносит нож над отгнивающим органом русского быта, Россию обсыпает патриотизмом, как сыпью… ‹…› Я не признаю такого патриотизма, я не уважаю его… ‹…› Я презираю родной дом, родную грязь, презираю все, что вы называете специфически русским, а я – варварским. Русская самобытность… А по мне – это нищета, невежество, порок, дурной вкус и скверный запах. ‹…› Вы хотите разбудить в народе героизм; а я хочу содрать с него корку грязи, невежества, предрассудков… [615]

Вряд ли стоит искать в этой полемике прямые текстуальные совпадения с прениями в Государственном совете. Вероятнее всего, Колышко в публицистической форме изложил суть различных подходов к будущему России. С одной стороны – программа Витте, отстаивающего необходимость дальнейшего развития капитализма и некоторой либерализации российской жизни. С другой – точка зрения, наиболее явно выраженная иными видными сановниками, в том числе К.П. Победоносцевым, которые считали, что сила России – в ее самобытности, народном патриотизме, опоре на традиционные ценности.

Яростная идеологическая схватка завершается патриотической речью старейшего члена Комитета Реформ, князя Смольного, восклицающего: «Ради будущего России – помиритесь!» [616]В образе князя Смольного Колышко изобразил графа Д.М. Сольского, игравшего важную роль в реформах 1905–1906 годов [617]. В решительную минуту в Комитете появляется царский посланник князь Василий [618]и сообщает, что Ишимов пока остается у власти.

Рецензенты – как столичные, так и провинциальные – единодушно отмечали, что наибольший успех у публики имел самый публицистический, пятый акт – заседание Комитета Реформ. Рецензент журнала «Театр и искусство» заявлял: «Именно эти речи сильнее всего захватывали залу, прерывались аплодисментами и местами вызывали шиканье определенно настроенной публики» [619]. В издании Суворина писали: «Последний акт вообще отражает собою политические настроения очень современные. Они возникли давно и теперь только обострились и стали яснее благодаря свободе печати и Государственной думе» [620].

После увиденного на сцене публика в большинстве своем убедилась, что в пьесе изображен именно Витте. Кадетская «Речь» признавала, что «в судьбе и речах “большого человека” действительно много сходства с бывшим премьером» [621]. Автор «Большого человека» вспоминал: