Константин Кеворкян - Опасная книга. Феномен нацистской пропаганды

Тому, кто «именем народа» лишался жизни, государство демонстрировало себя в полной мощи и великолепии. Палач представал перед осужденным в визитке, трое его подручных — в черных костюмах. Присутствовавшие на официальной казни член Верховного апелляционного суда являлись в красной тоге, прокурор — в черной мантии, священник — в черной сутане, чиновники из Министерства юстиции — в зеленом сукне, тюремный врач — в белом халате, гости — в мундирах. Для гостей, между прочим, печатались специальные билеты, в которых особо указывалось, что «на месте казни немецкое приветствие не отдается» (19).

Как уже сказано, методы устрашения носили во многих случаях гласный характер, вплоть до публикации в СМИ, но, естественно, в «разумных» пределах. Иначе зачем нужен весь громоздкий аппарат Министер­ства пропаганды? Потому применялись методы воспитания и помягче. В газетах, кроме самой информации, строго регламентировался отдел объявлений. Например, запрещалось помещать объявления о найме прислуги, если в них говорилось, что прислуга требуется для бездетной семьи (таких семей в рейхе как бы не существовало), а в траурных объявлениях запрещалось указывать причину смерти, если человек умер в результате операции (своеобразная забота о славе немецкой медицины) (20).

Если «забота» о немецком читателе доходила до почти комической опеки в бытовой информации, можно лишь догадаться, как же лютовала цензура, когда речь заходила о действительно важных событиях. «Немцы, если они не читают иностранных газет (у лондонской «Таймс» здесь огромный тираж), совершенно отрезаны от событий во внешнем мире, и, естественно, им ничего не рассказывают о том, что происходит за пределами их собственной страны. До недавнего времени они штурмовали газетные киоски, чтобы купить «Baseler Nachrichten», газету немецкоязычных швейцарцев, в Германии она расходилась в большем количестве, чем в Швейцарии. Но теперь эта газета запрещена» (21). С 7 сентября 1939 года стало преступлением прослушивание иностранного радио. Только министр пропаганды имел власть дать кому-либо право слушать программы зарубежных радионовостей. Лишь Герингу, Риббентропу, Кейтелю, командующим трех родов войск, самому Геббельсу, министру связи Онезорге, министру внутренних дел Фрику и начальнику имперской канцелярии Ламмерсу это разрешалось постоянно. А вот для Розенберга и министра финансов Шверина фон Крозига министр пропаганды, по словам его стенографиста Якобса, отменил ранее выданные разрешения на прослушивание иностранного радио (22).

«Сегодня вышло официальное предупреждение: «Никакого снисхождения не будет к безрассудным нарушителям закона, которые слушают вражьи выдумки» (23). «Фейндхёрер» — слушатели врага, так в Германии назвали тех, кто тайно слушал вражеское радио. Небольшого дополнительного приспособления оказалось достаточно, чтобы слушать радиопередачи противника на большей территории Германии даже при помощи маломощного «народного приемника», а он имелся повсеместно. Его получали немцы взамен своих личных приемников, которые они сдавали на время войны. Примитивный, небольшой, с зияющей впадиной, словно с распахнутым ртом, «народный приемник» критически настроенные немцы прозвали «Морда Геббельса», и тот в долгу не оставался: «У нас очень многие слушают иностранное радио. Я велел вынести и опубликовать несколько драконовских приговоров. Может быть, это поможет» (14.12.1939). За первый год войны более полутора тысяч человек были приговорены к тюремному заключению или к принудительным работам, либо отправлены в концлагерь за то, что слушали передачи из Лондона.

Кстати, о зарубежной прессе. Мы уже рассказывали о пряниках для иностранных журналистов — о снабжении, девочках и прочем. Теперь можно вспомнить и о кнуте. Официально в рейхе цензуры не существовало, однако корреспонденция иностранных журналистов постоянно перлюстрировалась на предмет благожелательности освещения событий в Германии. И поскольку чиновник Министерства пропаганды, принимая меры против «виноватых» журналистов, не мог признаться, что материалы зарубежных корреспондентов просматривались, ему приходилось выдумывать легенду: дескать, кто-то из немецких журналистов читал репортаж в одной из нейтральных стран или что-то вроде того.

Против «провинившихся» применяли ограничения — им отказывали в праве пользоваться телефонной связью с зарубежными странами и запрещали отсылать корреспонденцию телеграфом. Особо строптивых высылали: «Бич Конджер из «Геральд Трибьюн», который прибыл сюда всего месяц назад, сегодня выслан. Нацистам не понравилась статья, которую он написал, — записывал в своем «Берлинском дневнике» Уильям Ширер. — Тексты моих передач проходят предварительную цензуру, поэтому, что бы я ни сказал в эфире, это не может быть использовано против меня» (24).