Ян Гросс - Золотая жатва. О том, что происходило вокруг истребления евреев.

Приведенные фрагменты разговоров поражают нас заложенной в них в качестве исходного пункта инверсией основных ценностей, регулирующих жизнь человеческих сообществ. Говоря точнее: содержание высказывания, адресованного еврейскому собеседнику (неизменный сам по себе, несмотря на то что мы стали свидетелями трех совершенно разных сцен), — а именно, что он должен добровольно отдать свое имущество поляку, — полностью противоречит принятому в норме представлению о том, что такое частная собственность и в чем состоит соседская взаимопомощь. Перед тем как прислушаться к этим разговорам, можно предположить, что местные жители считают право частной собственности вечной и нерушимой основой, подлежащей временной отмене лишь в одном-единственном случае. Только когда членов сообщества постигало внезапное бедствие (наводнение, пожар, эпидемия, землетрясение и т. д.), согражданин обязан был «добровольно» отдать другому лицу то, что ему принадлежит. Такой жест, в свою очередь, утверждал обязанность соседской взаимопомощи на случай, если бы сегодняшнему дарителю грозило в будущем нежданное несчастье.

Итак, что значит, когда трое совершенно чужих друг для друга людей, в трех совершенно разных ситуациях вдруг высказывают одну и ту же, совершенно нетипичную интерпретацию принципов, играющих основополагающую роль в человеческом общежитии? (Разумеется, высказываний такого рода можно было бы привести гораздо больше, так как еврейские собеседники обратили на них внимание — из-за поразительного содержания — и цитируют их в своих воспоминаниях) [122] См., напр.: Grabowski J. Rescue for Money. Helpers in Poland, 1939–1945. Jerusalem: Yad va-Shem, 2008. P. 20–21. . Маловероятно, чтобы такое совпадение мыслей, переворачивающих с ног на голову значение принципов частной собственности и соседской взаимопомощи в отношении евреев, было простой случайностью. Поскольку действие норм и ценностей в общественной жизни должно быть до известной степени гармоничным, то принцип, принятый как данность, регулирующий общую жизнь в одном из сегментов общественного организма, не может быть вот так просто отброшен в каком-нибудь другом сегменте: это вызвало бы когнитивный диссонанс, как называется такое явление в социальной психологии.

Так что следует полагать, что эти поразительные высказывания — не собственное изобретение каждого из цитированных лиц в отдельности, но симптом общего явления, а именно смены норм, определяющих принятые правила поведения в отношении евреев. Если воспользоваться выражением Эммануэля Рингельблюма, можно было бы сказать, что жители польских сел и местечек перестали считать евреев за людей и начали относиться к ним как к «покойникам в отпуске» [123] Ringelblum E. Stosunki polsko-żydowskie… Обширная цитата из Э. Рингельблюма на эту тему приводится в главе «Охота на евреев». Профессор Роман Фридман предложил другой вариант интерпретации, объясняя отношение к евреям не только сменой норм, но и уничтожением польского государства. До времени начала Второй мировой войны взгляды, требующие ограничения экономического влияния евреев или даже вытеснения их из общественной жизни (т. е. попросту из Польши) были широко распространены. Их поддерживала как пропаганда Костела, так и программы и лозунги различных политических партий. Но всё же государство — оберегая свое монопольное право на применение насилия и стоя на страже неприкосновенности частной собственности — не допускало слишком радикальных мер для достижения этой цели (четче всех это выразил премьер-министр Фелициан Славой Складковский: «Экономическая борьба, и всё тут», но без рукоприкладства), неоднократно защищая евреев от насилия со стороны антисемитов. Победоносная кампания германских войск в сентябре 1939 г. снесла эту преграду. Ни Польское подпольное государство, ни католическая Церковь во время оккупации не рассматривали евреев как полноправных граждан, жизнь, права и экономические интересы которых подлежали бы с их стороны такой же защите, как права и интересы этнических поляков. .

Неизмеримо важно найти для явления грабежа евреев такое название, которое передавало бы суть происшедшего — что это была именно общественная практика, а не криминальные выходки лиц с отклонениями, выходцев с социального дна. Ведь в том, что грабеж еврейской собственности был явлением широко распространенным и опирающимся на социальные нормы, мы убеждаемся из анализа сообщений, сохранившихся в документах эпохи. Свидетельства, говорящие о новом содержании социальных ожиданий, мы находим не только в разговорах на частные темы, но и в высказываниях, где формулируются институциональные оценки, касающиеся межгрупповых отношений.