Жан-Пьер Баблон - Генрих IV

Если последние годы (1608–1609) позволяют предполагать более или менее сознательный всплеск гегемонистских устремлений короля, то крайне трудно приписать Генриху неустанно претворяемый в течение всего его царствования великий план. Это было бы совершенно несовместимо с неугомонным характером Беарнца. Этот хитрец, умеющий отыскивать всяческие лазейки и выходить из, казалось бы, безвыходных ситуаций, не был способен на долгосрочные стратегические планы. Он был создан для каждодневной победы над обстоятельствами, подобно крестьянину, который каждое утро смотрит на небо и думает, как сохранить свой урожай.

Генрих, быстрый на решения, когда поджимали события, находчивый и импульсивный, не обладал методичным умом. Но он не был и упрямцем. Мало кто из людей, стоящих у власти, так тонко чувствовал обстановку и был готов отменить свой приказ, если ему доказали, что его решение чревато неудачей. Генрих IV всегда поощрял тех, кто говорил ему правду, какой бы она ни была. В глубине души он сохранял глубокое смирение человека, сознающего себя грешником перед лицом Всевышнего. Вечное движение, на которое Генрих обрек свое существование, сделало его приверженцем не истины, а фактов. Следует добавить, что он был жертвой некоторых навязчивых идей, не имеющих ничего общего с величием и безопасностью королевства: любовной страсти и устройства своих детей, законных и незаконных, ради которых он порой готов был на безумства.

Однако не следует преуменьшать его роль и делать из него жертву событий и скороспелых решений. На наш взгляд, его внешняя политика соответствует его личным воинским качествам. Существует три типа воинов: мастера мгновенных операций и смелых вылазок, военачальники-тактики, тщательно планирующие и последовательно осуществляющие боевые действия, и, наконец, полководцы, извлекающие максимум из побед и поражений, использующие людские страсти, натравливающие друг на друга противников. Небрежные по части идей, но чрезвычайно внимательные к фактам. Второе из этих качеств, качество тактика, у Генриха явно отсутствовало. Зато первым и третьим он владел виртуозно. В дипломатии настоящий успех заключается не в том, чтобы одерживать эффектные победы, а в том, чтобы создавать для них благоприятные предпосылки.

В течение всего его царствования прослеживается некая константа — соперничество с Испанией. У Генриха это почти атавистическое чувство, усиленное войнами Лиги и берущее начало от давней вражды, порожденной итальянскими войнами. От битвы при Павии до битвы при Фонтен-Франсезе французы и испанцы находились друг от друга на расстоянии копья или пушечного выстрела. Тем не менее их обоюдная вражда не доходила до желания уничтожить врага, а всегда имела своей целью подрыв гегемонии противника. Сюлли изобретал превосходные комбинации ради того, чтобы ограничить власть Филиппа II Апеннинским полуостровом. Добрый протестант, он не понимал, что великая католическая держава, опора папства и владычица части мира, несмотря ни на что, вызывает у Генриха зависть и уважение. Империя утратила свое величие, северные королевства, даже английское, занимали лишь второе место на шкале монархических ценностей старой Европы. На ее вершине противостояли друг другу только Франция и Испания. При такой ситуации для Франции не было ничего естественнее, чем планы женитьбы маленького дофина. Не будем искать в них соответствия обязательствам, на этом уровне они не шли в счет. Дофин Людовик и инфанта Анна родились одновременно. В глазах папы, представляющего сердцевину христианства, они были созданы друг для друга. В 1608 г. Генрих IV отверг очередные авансы Мадрида, так как думал о только что родившейся наследнице Лотарингии как о будущей невесте. Но разве мог он допустить, он, женившийся всего лишь на банкирше, чтобы его сын удовольствовался какой-то там немкой, англичанкой, итальянкой или лотарингкой, когда он мог жениться на первой принцессе мира? Не была ли первая дочь Филиппа III самим небом предназначена стать королевой Франции через брак с первым Бурбоном? Брак инфанты с эрцгерцогом Австрийским или герцогом Савойским был бы настоящим унижением для Франции. Две великие державы, пусть даже и соперничающие, имели одинаковое понимание задач высшей монархической власти.

Замысел короля был опять же обусловлен не только стремлением к величию королевства, но и к славе своего потомства. Король был отцом большого семейства, и ему хотелось пристроить своих детей наилучшим образом. Бастарды не могли претендовать на вхождение в иностранные королевские семьи. Следовательно, нужно было обеспечить им доступ в самые знатные французские фамилии, более того, найти им самых богатых наследниц. Так и произошло с Цезарем Вандомским, женившимся на наследнице Меркеров. Для законных детей рассматривались все европейские дворы, по мере рождения детей прожекты следовали один за другим. Король занимался ими с большим рвением. Много дочерей — значит, много королев в перспективе, думал он. Так оно и вышло — одна станет королевой Испании, другая королевой Англии.