Юрий Пантелеев - Морской фронт

Батареи на островах Моонзундского архипелага и на полуострове Ханко вместе с минными заграждениями закрывали врагу путь в Финский залив и тем самым прикрывали Ленинград на дальних морских подступах. Мы понимали, что гарнизоны Моонзундских островов и Ханко оттягивают на себя большие силы противника, которые могли быть брошены на Ленинград.

Наши корабли нарушали коммуникации противника в Финском и Рижском заливах, срывали питание фашистской армии. Бомбардировки Берлина, проводившиеся с аэродромов Эзеля, наводили панику в Германии. В этом и был смысл обороны Моонзунда и Ханко, хотя они и оказались в глубоком тылу у противника.

Фашистское командование бесновалось. Оно торопилось захватить острова. Пятьдесят тысяч солдат насчитывала группировка, участвовавшая в этой операции. Ее поддерживали шестьдесят самолетов, легкие силы флота и авиадесантные части.

Гитлеровцы начали наступление с востока, с той стороны, где всего слабее была наша противодесантная оборона (ведь мы готовились отражать противника с запада!).

Донесения с Моонзунда были немедленно доложены комфлоту в Ленинград.

7 сентября город подвергся первой воздушной бомбардировке.

Фашистские самолеты и раньше не раз пытались прорваться к Ленинграду, но их встречали и рассеивали наши истребители. А вот сегодня не удалось этого сделать. «Юнкерсы» оказались над городом. Бомбы взрывались на территории фабрики «Пятилетка», на Литовской улице, разрушили большой дом на Невском. Ленинград понес первые жертвы воздушной бомбардировки. Враг рассчитывал, что он сломит этим волю советских людей. Но просчитался. Варварские налеты на город вызвали не растерянность, а лишь еще большую ненависть к врагу и стремление сражаться до конца, до победы. Люди еще больше сплотились в единую монолитную силу, имя которой стало синонимом доблести и славы — ленинградцы!

Но не одни горести свалились на наши плечи. Ночью мы получили ободряющие сведения из штаба фронта; войска 8-й армии в районе Петергофа остановили фашистов. Вместе с армейцами героически дрались здесь части морской пехоты. Особенно самоотверженно и стойко сражались курсанты Высшего военно-морского инженерного училища имени Ф. Э. Дзержинского. Попытка фашистов прорваться кратчайшим путем в Ленинград была отбита с большими для них потерями.

Южная группировка противника хотя и вышла к Неве в районе Шлиссельбурга, но тоже не прорвалась к Ленинграду. На обоих направлениях нашим сухопутным войскам большую помощь оказала артиллерия флота.

Варварские обстрелы и бомбежки города, хотя и с опозданием, сдвинули с мертвой точки проблему эвакуации. На следующий день мы отправляли в тыл многие семьи моряков. Путь их стал сложным и длинным. Все железнодорожные пути были отрезаны, поэтому эвакуированных направляли к маяку Осиновец на Ладоге и оттуда на баржах, буксирах и кораблях Ладожской флотилии доставляли на юго-восточный берег озера. Далее они на грузовых машинах ехали к железнодорожной станции Волховстрой. Если к этому добавить, что противник отчаянно бомбил наши корабли на Ладоге, то сложность такого «путешествия» становится очевидной…

Я получил указание проверить организацию эвакуации последнего эшелона и проводить его за пределы города на Выборгской стороне. В этом эшелоне уезжала и моя семья, за исключением отца. Старик категорически отказался покинуть Ленинград.

За неделю, что я не был в городе, он стал еще более суровым. На улицах появились баррикады, бетонные надолбы, проволочные заграждения. На площадях и в садах стояли зенитные батареи. Стало меньше машин, хотя улицы по-прежнему были людные.

Проводив колонну автобусов и грузовиков с женщинами, детьми и стариками, я заглянул в штаб фронта. Нас беспокоило зенитное прикрытие кораблей, стоявших в Неве за городом. Они стреляли целыми днями, поддерживая наши сухопутные части, но сами оставались плохо защищенными с воздуха, так как все силы ПВО были обращены прежде всего на оборону города. Об этом я и хотел поговорить в морском отделе и в оперативном управлении штаба фронта. Мой приезд в Смольный был на сей раз неудачным. В коридоре я встретил члена Военного совета фронта секретаря горкома партии Алексея Александровича Кузнецова, заметно похудевшего за это время, но по-прежнему приятного, мягкого, внимательного. Я доложил, зачем приехал и что делал в городе. Алексей Александрович, как партийный руководитель, всегда помогал флоту и пользовался среди моряков уважением. Он встретил меня доброй, обаятельной улыбкой, на ходу пожал руку и сказал, извинившись: