Мурат Абдиров - Хан Кучум - известный и неизвестный

История государств, народов, социальных объединений развивается зачастую как бы по спирали: старые проблемы, казалось бы давно известные, вновь и вновь обретают свою злободневность. Каждое новое поколение по-своему их переосмысливает, пытается дать им собственную оценку, понять взаимосвязь явлений далекого прошлого в контексте событий современности. Обретение Казахстаном государственной независимости вынесло на повестку дня многие актуальные проблемы истории казахского народа, формирования его этнической территории, вековой борьбы за самоутверждение на своей древней, исконной земле. И решение этих проблем зависит от развития собственной казахстанской исторической традиции, независимой, самостоятельной, свободной от теоретико-идеологических дот и стереотипов имперского прошлого.

История Казахстана богата блестящими подъемами и трагическими спадами; богата она и фигурами крупных государственных деятелей, ханов, султанов, биев, батыров, оставивших в ней свой неизгладимый след. К числу таких известных и в то же время малоизвестных деятелей прошлого относится и хан Кучум.

Более 400 лет имя сибирского хана Кучума известно в истории. Многие ошибочно считают, что о Кучуме впервые заговорили благодаря походу казачьего атамана Ермака, когда тот разгромил Сибирское ханство и занял его столицу Искер. На самом деле имя Кучума, правителя обширного сибирского государства, занимавшего территорию современной Западной Сибири, Зауралья и Северного Казахстана в бассейне рек Иртыш, Есиль и Тобол, хорошо знали на Руси, в Казахском ханстве, Ногайской орде и Средней Азии задолго до русского завоевания Сибири. Основу его ханства составляли земли казахских племен аргын, жалаир, карлык, канлы, керей, кышпак, найман, табын и других.

Причина нынешнего особого интереса к личности Ку-чума кроется не только в его собственной трагической судьбе, драматической истории его потомков, но прежде всего в том, что именно он, его дети и внуки были первыми, кто противостоял агрессивной политике русского самодержавия на востоке, встали на пути проникновения Русского государства в Сибирь и Северный Казахстан. Хан Кучум стал первой жертвой формировавшейся Российской колониальной империи — за ним последовали хан Кенесары, имам Шамиль и другие вожди национально-освободительных движений.

На протяжении 400 лет оценка исторической роли хана Кучума страдает односторонностью, необъективностью, поверхностным подходом. В российской дореволюционной и особенно в советской исторической литературе утвердились крайне негативные и стереотипные отзывы о его личности: характеристики типа «жестокий», «коварный», «злобный», «деспотический» и т. п.

И наоборот, образ его противника Ермака прошлая и современная российская историография рисуют исключительно в положительном свете — как «национального героя», «сказочного удальца», «талантливого землепроходца», «великодушного человека», «народного предводителя», «гордости русского народа» [1] Тумилевич Г. И., Сибирский поход Ермака (на материале донских преданий); а кн.: Филологические этюды, Ростов, 1974, стр. 134–145. .

В дореволюционной русской и ранней советской историографии господствующие позиции занимал тезис о «завоевании», «покорении», «захвате», «военной оккупации», «невольной колонизации» Сибири. С конца 30-х и особенно с середины 50-х годов нашего века этот тезис постепенно отвергается и происходит замена его новыми терминами: «присоединение», «освоение», «вхождение», «приобретение».

«Причиной качественного сдвига… проблемы явилось все более глубокое усвоение историками марксистско-ленинской методологии, совершенствование научных методов», — так открыто, без стеснения, объясняется этот факт в книге по историографии Сибири [2] Горюшкин Л. М., Миненко Н. А., Историография Сибири дооктябрьского периода (конец XVI — начало XX вв.), Новосибирск, 1984, стр. 28. .

Другой исследователь данной проблемы В. Г. Мирзоев откровенно признавал, что «историография Сибири еще раз подчеркнула роль исторической науки как науки политической [3] Мирзоев В. Г., Историография Сибири (Домарксистский период), М., 1970, стр. 389. , то есть, с его точки зрения, выполняющей социальный заказ административно-командной системы, вмешивавшейся в объективное освещение исторических процессов, когда в жертву конъюнктуре приносилась научная истина. Хотя еще в начале XX века крупнейший французский историк Люсьен Февр утверждал: «Здесь есть что оспорить, есть о чем поспорить. Я твердо убежден в том, что эта политика и эта история — вещи разные: история не занимается произвольным выделением воли или капризов руководителей…» [4] Люсьен Февр, Бои за историю, М., 1991, стр. 58.