Сергей Глезеров - Коломяги и Комендантский аэродром. Прошлое и настоящее

А в августе того же 1883 года Коломяги пережили серьезные «треволнения». Дело в том, что в деревне появились анонимные («подметные») письма, в которых неизвестный злоумышленник обещал сжечь Коломяги и предать их разграблению. Не на шутку встревоженные жители сообщили в полицию, там к угрозам отнеслись очень серьезно и прислали в Коломяги казаков — на лошадях, с шашками, ружьями и нагайками. Спокойствие было восстановлено, но ненадолго. Буквально на следующий день после появления в деревне казачьих патрулей паника, связанная с «подметными» письмами, достигла апогея. Случилось это оттого, что многие дачные заборы оказались облиты керосином. На ноги были подняты все — усиленная деревенская стража, казаки, полиция и даже караул из дачной молодежи.

Среди общей тревоги один из дачников набросился на двух молодых людей, обходивших деревню с фонарями и дубинами. Он стал требовать, чтобы те потушили фонари и убрались вон, причем поднял такой шум и крик, что окончательно растревожил всю местность. Крестьяне полезли было с кулаками на «барчуков», и их с большим трудом удалось разнять.

Между тем вскоре выяснилось, что «подметные» письма на самом деле не представляли никакой угрозы. Авторство одного из них принадлежало жившему в Коломягах 11-летнему ребенку из «неблагополучной» семьи. «Почтенный родитель, представитель интеллигентной части общества, жирующий в Петербурге по разным гостиницам и танцклассам, предоставил многочисленную свою семью всяким лишениям и бедствиям, — сообщалось в „Петербургском листке“. — Старший сынок этого „примерного семьянина“ известен всем своими шалостями и дерзким, вызывающим характером. Почерк „подметного“ письма схож с почерком этого мальчугана, подрастающего по вине отца дикарем».

Спустя двадцать лет мало что изменилось. «Странно, что Коломяги, представляющие из себя, особенно летом, густо населенный провинциальный городок, не имеют ни бани, ни аптеки, — замечал репортер „Петербургского листка“ летом 1903 года. — И мыться, и лечиться извольте ходить на Удельную станцию! Правда, коломяжские крестьяне имеют свои деревенские бани, но при крайнем неудобстве этих последних владельцы их берут за одну топку с семейства в три человека свыше двух рублей. В купальнях местного пруда, арендуемых какой-то бабой, появилась публика, и вместе с этим начались скандалы. Дачные лоботрясы нисколько не стесняются отыскивать щели, чтобы заглядывать из мужской купальни в женскую, а иные и просто бесцеремонно лезут на перегородку. Арендаторша держит для присмотра за порядком в мужской купальне 12-летнего мальчугана, которого, конечно, безобразники не слушают».

А вот еще одно описание коломяжского дачного быта, относящееся к маю 1911 года. «Здешнее дачное поселение, как известно, склонно к идиллическому времяпрепровождению и к беспечному миросозерцанию, — с иронией говорилось в „Петербургской газете“. — Это настолько бесспорно, что, по слухам, один молодой ученый задался мыслью написать капитальное исследование о происхождении коломяжских дачников от аркадских пастушков. Другой, уже более солидный ученый, склонен думать, что в коломяжских дачниках есть что-то от древних римлян. К такому выводу его привело то обстоятельство, что по воскресным и праздничным дням члены здешней вольной пожарной дружины украшают свои головы касками римского образца и, несмотря на жару, целый день изображают римских легионеров».

Развитие дачной индустрии приводило к проникновению в Коломяги городского населения из Петербурга. Причем не только на летний сезон, но нередко и на постоянное место жительства. Горожан, живших круглый год на даче, поскольку это было гораздо дешевле, чем нанимать квартиру в городе, называли в ту пору «зимогорами».

Среди таких новоселов оказался Адольф (полное имя — Адольф-Отто-Иоганн-Феликс) Феликсович Россет (1857— 1920), положивший начало коломяжской династии Россетов. Представитель старинного рода, известного в Польше с XVII века, он происходил из Варшавы. Окончив юридический факультет Петербургского университета, в 1873 году он поступил в департамент неокладных сборов Министерства финансов. Здесь он состоял на службе тридцать четыре года, до марта 1919 года, постепенно поднимаясь по служебной лестнице министерства и по ступеням «Табели о рангах». Начинал коллежским секретарем, а в декабре 1903 года за выслугу лет получил чин статского советника. За безупречную службу Адольфа Россета наградили орденами Св. Станислава 2-й и 3-й степеней, а также несколькими медалями — серебряной в память Александра III (в 1896 году) и бронзовой в честь 300-летия царствования Дома Романовых (в 1913 году). В октябре 1915 года Россет был назначен действительным членом попечительного совета приюта принца Петра Георгиевича Ольденбургского.