Олекса Гайворонский - Повелители двух материков. Том. 2 - Крымские ханы первой половины XVII столетия и борьба за самостоятельность и единовластие

B. Baranowski, Stosunki polsko-tatarskie w latach 1632–1648, s. 79.

В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 379;

Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 61.

B. Baranowski, Stosunki polsko-tatarskie w latach 1632–1648, s. 104.

Подробное изложение хода этих переговоров см. в; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 272–281. Хан требовал либо удвоения «упоминков», либо освобождения Азака, тогда как московские посланцы отказывались давать от имени царя такие обязательства, невзирая на побои и пытки, применявшиеся к ним придворными. Впоследствии, принимая крымские посольства в Москве, царская канцелярия согласилась на увеличение выплат, однако на очень незначительную сумму.

Материалы для истории Крымского ханства, с. 252–256.

Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 575.

Korespondencja Stanislawa Koniecpolskiego, s. 584–585, 589–590, 596–598;

B. Baranowski, Stosunki polsko-tatarskie w latach 1632–1648, s. 105–112;

M. Horn, Chronologia i zasiqg najazdow tatarskich na ziemie Rzeczypospolitej Polskiej w latach 1600–1647, w: Studio i materiafy do historii wojskowosci, t. VIII, cz. 1, Warszawa 1962, s.63.

J. von Hammer, Geschichte des Osmanisches Reiches, V Bd., Pest 1829, s. 283–286.

C. Imber, The Ottoman Empire. 1300–1650: The Structure of Power, New York 2002, p. 82–83.

Wielka legacja Wojciecha Miaskowskiego do Turcji 1640 r., opr. A. Przybos, Warszawa — Krakow 1985, s. 102.

В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 379; J. von Hammer, Geschichte des Osmanisches Ketches, V Bd., s. 312.

Шахин Герай похоронен в небольшом дюрбе у мечети Мурад-Реис-паши на северной оконечности Родоса. Как и мавзолей Джанибека Герая, находящийся на том же кладбище, усыпальница Шахина Герая с мраморным памятником внутри сохранилась доныне (Z. Qelikkol, Rodos'taki TurkEserleri ve Tarihce, Ankara 1992, s. 46–47, plan III, res. 61, 64, 65).

Нельзя не отметить совпадения «пророчества» стамбульского астролога с реальными историческими событиями далекого будущего: совпадения случайного, однако небезынтересного. Через 105 лет на свет появится другой «человек с птичьим именем» — Шахин Герай, сын Ахмеда Герая, последний хан Крыма (1777–1783 гг.), который действительно станет источником множества хлопот для Османской империи и одним из главных проводников российского влияния в Крыму. Правление Шахина Герая закончится его отречением от престола и ликвидацией Крымского ханства.

Такую численность пришедших под Азак османов и крымцев приводили донские казаки, особо указывая, что в это число входят все, кто получал в походе султанское жалование (т. е. здесь учтен не только личный состав войск, но и многочисленный обслуживающий персонал). Одни говорили о 240 тысячах (Донские дела, кн. 2, «Русская историческая библиотека», т. XXIV, 1906, с. 368), другие — о 256 (Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков, в кн.: Воинские повести Древней Руси, Ленинград 1985, с. 450). Примерно о той же численности (220 тысяч человек) говорит и османский источник (Эвлия Челеби, Книга путешествий Эвлии Челеби. Походы с татарами и путешествия по Крыму (1641–1667 гг.), Симферополь 1996, с. 13).

Г. З. Байер, Краткое описание всех случаев, касающихся до Азова, от создания сего города до возвращения оного под российскую державу, Санкт-Петербург 1782, с. 86–88.

Донские дела, кн. 2, с. 229.

О 5–6 тысячах казаков, находящихся в крепости, говорили донские гонцы, посланные к царю перед самым началом осады Азака (Донские дела, кн. 2, с. 219). Цифру того же порядка (7367 человек) подает и литературно-историческое произведение, написанное впоследствии одним из защитников крепости (Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков, с. 466).

А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 289.

Барельеф с изображением двух сражающихся драконов на известняковой плите, вмурованной в стену главной въездной башни Ханского дворца, — символ очень заметный и всегда привлекавший всеобщее внимание, однако до недавнего времени не имевший научной интерпретации. В популярной городской легенде этот мотив истолкован как битва змей, которая якобы происходила здесь же, на речном берегу, и навела хана на мысль о постройке дворца именно в этом месте (см. Том I, с. 191–192). Аналогов данному памятнику в Крыму пока не обнаружено, но хорошо известно, что декоративный мотив двух драконов имел большое распространение в архитектурном искусстве сельджукской Турции ХШ-ХУ вв., которое на раннем этапе оказало значительное влияние на архитектурные традиции крымских татар. Турки-сельджуки (как и ряд других народов Ближнего Востока) придавали этому символу значение охранительного талисмана и нередко украшали им входы в разного рода общественные здания (G. Oney, Dragon Figures in Anatolian Seljuk Art, «Turk Tarih Kurumu Belleten», vol. XXXIII, no. 130, 1969, p. 193–216). Эта традиция существовала в Турции не дольше середины XV в. — и это позволяет предполагать, что бахчисарайская плита была создана гораздо раньше, нежели входная башня и весь дворец (основанный в 1532 г.). Возможно, прежде эта плита украшала некое иное, более старое, строение в ханской столице. Подробнее об этом памятнике, его аналогиях на Ближнем Востоке, мифологических интерпретациях символа дракона и вариантах датировок появления плиты на стене башни см.: О. Гайворонський, Мотив «битви двох дракотв» на в'гзнгй брамг Бахчисарайського Ханського палацу, «Схщний свгг», № 3, 2006, с. 49–55.