Дмитрий Пучков - Бородино - Стоять и умирать!

7 сентября, в день кровавой битвы при Бородино, я был с пяти часов утра около офицеров, которые ожидали приказаний Наполеона. Мы находились у подножия редута, отнятого накануне у неприятеля; это был центр, откуда шли все движения и все приказания… Отсюда-то я видел, как поскакал полным галопом, весь горя боевым пылом, один из самых замечательных наших витязей — генерал Монбрен. Он только что получил от Наполеона приказание атаковать большой и грозный редут, расположенный в центре неприятельской армии, который изрыгал уже смерть во все стороны. Я не могу выразить той боли, которую я испытал, когда два часа спустя сообщили Наполеону, что этот славный воин пал под огнём неприятеля в момент атаки, которую можно считать одною из самых блестящих. Я знал и любил графа Монбрена, который был моим земляком. Он унёс с собой уважение, привязанность, сожаление всей армии… Я выражал свои сожаления Огюсту Коленкуру, который был в нашей группе, когда император, бросив взгляд в нашу сторону, заметил его, подозвал и передал ему командование славными воинами, которых смерть генерала Монбрена оставила без начальника. Коленкур вернулся к нам с сердцем, полным благородной радости, которую я не разделял и которая навеяла на меня самые грустные предчувствия. Он велел привести своих лошадей, пожал руку лучшему из братьев, попрощался с нами и помчался как молния, сопровождаемый своим адъютантом… И он так же! Во главе пятого полка кирасир он пал в этом убийственном редуте, который был взят приступом и где была решена участь сражения. Он умер, оставив молодую и прекрасную жену, с которой он обвенчался за несколько часов до своего отъезда в армию. Он был похоронен в редуте, скорбном театре стольких славных подвигов.

Утром того дня, который был таким гибельным и таким славным для французской армии, над головой Наполеона и той группы, в которой были мы позади него, пролетело несколько ядер. Он отдал приказ генералу Сорбье придвинуть несколько батарей гвардейской артиллерии, чтобы избавить нас от таких неожиданностей. Через два часа ядра стали пролетать снова, и один момент мы думали, что неприятель берёт верх… Но мало-помалу огонь стал ослабевать, и ядра на излёте катились и останавливались у ног Наполеона; он их тихо отталкивал, как будто отбрасывал камень, который мешает во время прогулки. Он разговаривал с маршалом Даву, под которым только что была убита лошадь и который, страдая от контузии, с трудом следовал за Наполеоном на маленьком пространстве, по которому он ходил взад и вперёд. К двум часам пополудни огонь русских пушек стал удаляться.

Большой редут был взят, беспорядок воцарился в рядах неприятельской армии, которая стала отступать и билась ещё только затем, чтобы не понести больших потерь. Победа была полная… трофеи громадны… но безжалостная смерть бросила на поле битвы более пятидесяти тысяч воинов всех наций; говорят, что русские там оставили более тридцати тысяч человек, не считая раненых и пленных.

Часто случается, что в самое серьёзное дело врывается комичный элемент. Молодые солдаты пользовались обстоятельствами, чтобы покинуть опасные ряды под предлогом доставки на перевязочный пункт раненых товарищей… Вот собралось несколько человек, чтобы нести легко раненного товарища; к их несчастью, им пришлось проходить мимо маршала Лефевра, который командовал гвардией и был около нас… «Виданное ли дело, чтобы эти проклятые солдаты вчетвером несли Мальбрука? На места!» — крикнул он им, прибавляя ещё более энергичные эпитеты. Они повиновались; но что было ещё смешнее, так это то, что раненый герой нашёл достаточно силы, чтобы подняться и дойти одному до перевязочного пункта… Многие русские генералы, тяжело раненные, получили, по приказанию Наполеона, первую помощь: между другими князь Потёмкин, получивший удар саблей по голове… Доктор Ивон, хирург императора, наложил ему в нашем присутствии первую повязку.

В 12 часов дня я спросил Наполеона, не хочет ли он завтракать… Битва не была ещё выиграна, и он сделал мне отрицательный жест: я неосторожно сказал ему, что не существует причины, которая могла бы помешать завтракать, раз это можно; тогда он довольно резко попросил меня удалиться… Позднее он съел кусок хлеба и выпил стакан красного вина, не разбавляя его водой. Он выпил стакан пунша в 10 часов утра, так как у него был сильный насморк.

Штаб артиллерии показал, что с нашей стороны было выпущено более пятидесяти пяти тысяч выстрелов. Русские дали по крайней мере столько же: я предоставляю таким образом судить об адском грохоте, который сопровождал эту памятную битву.