Виктор Парфёнов - Император Цезарь Август. Армия. Война. Политика [(Античная библиотека. Исследования]

Случай с Крассом был именно такого рода: хотя, строго говоря, прямых доказательств наличия этого конфликта нет, но отношение Октавиана к победоносному проконсулу было вполне определенным. Принцепс, заботливо перечисляя уже в конце собственной жизни свои достижения, умолчал об отбитых Крассом у варваров римских знаменах. [73] Ср.: RgdA. 29; Dio Cass. Ll. 26. 5. Точно так же Август обошел молчанием целую военную кампанию, относившуюся к началу деятельности Красса на Балканах, — его боевые действия против даков. Можно согласиться с Андрашем Мочи, «открывшим» эту войну, что ответ на эту загадку достаточно прост: покорение даков было частью внешнеполитического наследия Цезаря, на которое не должен был посягать никто, кроме самого Октавиана. Красс, дерзнувший сделать это, был наказан забвением. [74] Mocsy А. Der vertuschte Dakerkrieg des М. Licinius Crassus // Historia. 1966. Bd. 15. Н. 4. S. 511–514.

Из этой истории Август, несомненно, сделал соответствующие выводы. [75] Принято считать, что она ускорила «конституционное оформление» 28–27 гг. до н. э. Ср.: Groag Е. Ор. cit. Sp. 283 f.; Syme R. Ор. cit. Р. 307; Тат W. W. Charlesworth М. Р. Ор. cit. Р. 125; Cartledge Р. Ор. cit. Р. 36; Lасеу W. С. Octavian in the Senate, January 27 В. С. // JRS. 1974. Vol. 64. Р. 176–184. Если от Красса действительно исходила опасность, то устранить ее, похоже, удалось лишь потому, что Октавиан сохранял унаследованные от времени триумвирата чрезвычайные полномочия. Намеченная нормализация управления государством должна была предусматривать гарантию невозможности повторения ситуации 88 и 49 гг. до н. э., когда мятежные полководцы повели свои армии на Рим и захватили политическую власть.

С другой стороны, для обеспечения собственного положения Август тоже должен был надежно контролировать всю армию. Тот факт, что решить эту проблему ему удалось только в 23 г. до н. э., доказывает: курс Августа на привлечение к сотрудничеству с новым режимом представителей нобилитета имел и неприятную для принцепса сторону — необходимость учитывать республиканский консерватизм уцелевших аристократов. [76] П. Картледж полагает, что мероприятия 27 г. до н. э. в первую очередь учитывали настроение духовных наследников убийц Цезаря (Cartledge Р. Ор. cit. Р. 35 f.).

Еще один урок, извлеченный правителем: впредь на крупные посты в римской военной иерархии должны были назначаться только лица, доказавшие свою безупречную лояльность. Это было тем более необходимо, что в 20-е гг. далеко не все сенатские провинции были демилитаризованы — тот же Красс командовал четырьмя-пятью легионами и примерно равным им по численности количеством вспомогательных войск. [77] Ritterling. Legio // RE. 1924. Hbd. 23. Sp. 1221. В. Шмитхеннер, несколько упрощая проблему, полагал, что наместники подчиненных сенату провинций повиновались в те годы (27–23) Августу прежде всего потому, что его легионы имели подавляющий перевес над войсками сената (Schmitthenner W. Ор. cit. S. 41 f.).

Проведя в начале 27 г. до н. э. реформу государственного управления, Октавиан (теперь уже Август) в ореоле самых невероятных слухов о его воинственных намерениях покинул Рим и отправился на север. Проведя довольно много времени в Галлии, в 26 г. он наконец прибыл к армии — на испанский театр военных действий.

Со времен Ганнибала Пиренейский полуостров был для римлян «горячей точкой» их державы. В годы гражданских войн испанская земля не раз становилась убежищем и резервом сил для опальных римских политиков — от Сер-тория до Секста Помпея. Октавиан-триумвир не раз посылал в Испанию своих лучших полководцев, а с наступлением мирного времени решил взяться за дело сам.

Внешне испанская кампания Августа во многом напоминает его же иллирийские войны 35–33 гг. до н. э.: та же фактически неспровоцированная агрессия, то же стремление громким рекламированием военных достижений в очередной раз привлечь на свою сторону общественное мнение Рима, такие же горы, населенные воинственными, но разобщенными и отсталыми племенами.

Поводом для вмешательства римлян в дела свободных племен стали обычные межэтнические распри (Flor. И. 33. 46–48), т. е. Август воспользовался первым подходящим предлогом, чтобы пустить в ход машину агрессии. Нельзя не согласиться с Г. Ферреро, что эта война «вовсе не была так важна, чтобы требовать присутствия командующего всеми вооруженными силами империи». [78] Ферреро Г. Указ. соч. С. 31. Тем не менее смысл в личном участии Августа в этой, казалось бы, малозначительной кампании был; не случайно шум вокруг Испанской войны был поднят большой, и уже отправление Августа из Рима сопровождалось шумной рекламной кампанией, включавшей в себя и торжественное открытие храма Януса (Oros. VI. 21. 1). Короткая победоносная война должна была укрепить положение Августа во главе государства: состоявшееся в начале 27 г. в сенате урегулирование, которое часто считают разыгранной Октавианом комедией, в действительности было компромиссом между императором и старой аристократией, не устраивавшим в полной мере ни ту, ни другую сторону. [79] Связь испанской войны Августа с напряженной внутриполитической жизнью Рима того времени детально исследована в статье В. Шмитхеннера: Schmitthenner W. Augustus’ spanischer Feldzug und der Kampf um den Prinzipat. S. 29–85.