Уильям Додд - Дневник посла Додда

Казалось несколько забавным видеть фрау Шахт низко склоняющейся перед кронпринцем, когда он подошел приветствовать ее, особенно если учесть, что на ее шее отчетливо красовался небольшой нацистский крест. Те же придворные манеры проявили некоторые другие представители правительства и их жены. Шахта не было. Нам не удалось уехать до полуночи. Я заметил французского посла и представителей многих других стран мира. Русский, поляк и турок отсутствовали.

Среда, 3 февраля. Мы были на обеде, впервые данном фюрером в честь всего дипломатического корпуса. Присутствовали многие члены кабинета: Геринг, Шахт, Геббельс и другие. Прием происходил в новом особняке фюрера, законченном всего несколько недель назад; ничего равного по убранству и отделке мне еще не приходилось видеть. Около семидесяти пяти слуг вошли и по-военному выстроились вдоль столов. Гитлер, конечно, не бережет народных денег, хотя он не ел мяса и не пил вина. Вопреки здешним правилам, сегодня шампанское не лилось и тосты не произносились. Лично я не был в состоянии говорить с фюрером, это подействовало бы угнетающе на меня. Я переговаривался через стол с Герингом, который снискал себе славу или, вернее, позор поджогом здания рейхстага в 1933 году и убийствами в июне 1934 года. Я не мог свободно разговаривать с ним, будучи не в силах забыть все это. Однако я не собираюсь утверждать, что Гитлер повинен в меньшей мере.

По окончании обеда все направились в огромную гостиную, в одном конце которой стояли Гитлер и Геринг и принимали приветствия и выражения благодарности. Я заметил, что французский и английский послы были наиболее несдержанны в проявлении очевидной радости. Шахта и Геббельса около Гитлера не было. Нейрат один или два раза подходил к нему. Французский посол с женой ушли в одиннадцать часов, и остальные последовали их примеру. Я думал, что прием затянется до двух часов ночи, хотя сам не намеревался оставаться так долго.

В течение недели я все вечера провожу вне дома, и это продлится еще одну неделю. Эти обеды до позднего вечера и возвращение домой в полночь чрезвычайно изнуряют меня, поскольку по утрам я прихожу на работу довольно рано и остаюсь в посольстве до семи часов вечера. Моя жена должна сопровождать меня почти каждый день, когда у нее нет званого завтрака или чая. Она помогает мне нести мое бремя.

Пятница, 12 февраля. Наш консул во Франкфурте-на-Майне рассказал мне, что правительство запретило всем евреям – участникам мировой войны – организовывать конференции, хотя до этого они устраивали собрания ветеранов.

Предпринимателям в этом районе предложено на 10 процентов урезать зарплату всем рабочим на эрзац-заводах, производящих заменители сырья. Вероятно, цель этого – снизить стоимость продукции эрзацев. Во Франкфурте трое рабочих в течение года содержались в тюрьме по подозрению в связях с коммунистами. Теперь их судили и приговорили к тюремному заключению на четыре, шесть и восемь лет соответственно.

Несколько недель назад Шахт произнес длинную речь на большом приеме, который был устроен в Рейхсбанке в честь его шестидесятилетия. Мне стало известно, что Геббельс подверг ее резкой критике. Шахт заявил, что долг в 11 миллиардов марок должен быть уплачен. Эти слова были исключены из текста для печати. Но долг, несомненно, в четыре раза больше и включает 3 миллиарда марок американским банкам и держателям облигаций. Шахт сказал также, что с 1933 года количество денежных знаков в обращении увеличилось на 50 процентов, и высказался против дальнейшего расширения промышленности эрзац-материалов, поскольку они обходятся в четыре раза дороже, чем импортное сырье.

Суббота, 20 февраля. Сегодня первый за неделю вечер, свободный от званых обедов. Во вторник, 16 февраля, на завтраке, который мы дали в честь американских банкиров, прибывших для решения проблемы немецких долгов, доктор Серинг сидел рядом с моей женой. Он стал сурово критиковать гитлеровскую политику в отношении университетов. Моя жена заметила:

– Я не думала, что вы можете говорить так свободно.

Он ответил:

– Я говорю то, что думаю. Они могут расстрелять меня, когда им это заблагорассудится. Эта система разрушает интеллектуальную жизнь Германии.

Этого престарелого господина хорошо знают в Соединенных Штатах. Два года назад он сказал мне нечто подобное, и ему это сошло.

Вчера мы были на музыкальном вечере у одного нацистского деятеля в отеле «Бристоль». Присутствовало около 150 человек. Концерт был неплохой. За обедом моя жена сидела возле герцога Кобургского. Я сидел рядом с Шахтом, который сказал достаточно громко, чтобы его могли услышать немецкие официальные лица: