Уильям Додд - Дневник посла Додда

Из дальнейших высказываний Шахта я понял, что Германия теперь уже не удовлетворится возвратом ей ее довоенных колоний. Уже в третий раз Шахт заявил:

– Новая Гвинея должна быть передана нам.

Я обратил его внимание на то, что часть этого большого острова принадлежит Голландии. Он ответил:

– Голландия согласится передать нам свою часть. Почему же Англия не соглашается?

Я сказал ему, что, по словам мистера Джи, посланника Южно-Африканского Союза, передача Англией колоний создала бы большие затруднения, поскольку население колоний крайне отрицательно относится к такой передаче. Шахт признал, что он также разговаривал с Джи, но утверждал, что Джи неправ. Меня интересует, что означают слова Шахта, будто Голландия не станет возражать против захвата Германией Новой Гвинеи. Голландский посланник, находящийся сейчас в пути на Дальний Восток, неоднократно подчеркивал свое резко отрицательное отношение к подобным планам.

Затем я спросил Шахта, что он думает относительно призыва к миру, содержащегося в речи государственного секретаря Хэлла в Буэнос-Айресе, и не считает ли он, что Германия примет участие в новой всемирной конференции мира. Он ответил:

– Я убежден, что всеобщий мир является основным условием действительного процветания и что Гитлер согласится на такой мир, но для этого Германия должна сначала получить свои колонии.

Тут я вспомнил, что Гитлер запретил трансляцию в Германии рождественского мирного воззвания папы. Однако я попросил Шахта, в случае если фюрер одобрит предложение Хэлла, известить меня, чтобы я мог послать телеграмму Хэллу в Вашингтон к моменту его прибытия туда. Шахт обещал спросить об этом Гитлера при первой же встрече с ним. Я сомневаюсь в том, что получу какой-либо ответ, так как убежден, что Гитлер отвергнет предложение Хэлла, как только найдет время ознакомиться с ним. Я утаил, что просьба прощупать позицию германского правительства исходила от самого президента, ибо это представляло собой вопрос совершенной секретности.

Вторник, 5 января 1937 г. По сообщению отдельных лиц, получающих информацию из-за рубежа, общественное мнение, несомненно, встревожено. Англо-французское требование о том, чтобы Германия, Италия и Россия прекратили посылку оружия и «добровольцев» в Испанию, осталось без ответа и тогда, когда Гитлер вернулся в Берлин на похороны генерала фон Секта. Генерал Бломберг и другие высшие чины германской армии сопровождали Гитлера на похоронах. Говорят, что генералы выдвинули серьезные возражения против дальнейшей посылки войск в Испанию. Говорят также, что Гитлер не посчитается с этими возражениями.

В последние дни декабря через Италию было послано в Испанию 150 офицеров военно-воздушных сил и 2000 солдат из штурмовых отрядов и эсэсовских частей. Это известие я получил конфиденциально из Мюнхена. Вчера лондонское радио сообщило, что Италия послала 4000 солдат в Лиссабон, откуда они направятся в распоряжение Франко на мадридский фронт. Германия, по-видимому, направила еще 2000 солдат из района Штеттина. Естественно, ни слова об этом нет в немецких газетах.

Сделка о продаже американских самолетов, которую государственный департамент не смог предотвратить по закону 1935 года о нейтралитете, предусматривала поставки на общую сумму в 2700 тысяч долларов. Поскольку поставки самолетов производились частной фирмой, которая направила их одной из сторон в гражданской войне, нельзя было предпринять что-либо. Но Германия громко протестовала до тех пор, пока немецким лидерам не стало известно, что конгресс, сессия которого должна вот-вот открыться в Вашингтоне, намерен запретить эти поставки. Тогда пресса начала ликовать, отмечая, что американский нейтралитет означает германо-итальянское господство в Испании. Это, по-видимому, так и будет, если только Франция не пошлет десятки тысяч солдат и сотни самолетов в Мадрид. Допустим, что Франция это сделала. Развяжет ли в этом случае Германия войну против Франции? А если да, то что будет делать Италия? 11 января Гитлер примет весь дипломатический корпус, и, надо полагать, нам придется услышать много нелестных слов по адресу всех демократических стран.

Понедельник, 11 января. Без четверти двенадцать я был в Рейхспаласте, бывшей резиденции Гинденбурга. Все дипломаты были уже там. Француз, сильно озабоченный положением своей страны, говорил без умолку. Он был очень обеспокоен. Мы беседовали в течение пятнадцати минут, ожидая прихода Гитлера. Итальянец, казалось, был наименее желанным собеседником. Он сторонился меня, как и в августе, когда я вернулся из отпуска, и я отвечал ему тем же. Сэр Эрик Фиппс был сдержан, как всегда, но на этот раз я обнаружил в нем больше симпатий к фашистской клике в Испании, чем прежде. Теперь я убежден, что он почти фашист, как и Болдуин и Иден. Русский посол был спокоен и невозмутим, невзирая на то что его страну поносят здесь каждодневно, начиная с сентября. Ничего существенного не было сказано, хотя я донимал англичанина упреками в крайнем макиавеллизме нашего времени за их договор. Он улыбался, но отмалчивался.