Уильям Додд - Дневник посла Додда

Суббота, 16 ноября. Я завтракал у итальянского посла. В приемном зале было холодно, около 60 градусов по Фаренгейту. Ненамного теплее было и в столовой. Я чувствовал себя так же скверно, как и у профессора Виндельбанда в сентябре этого года. Посол занимает прекрасно отделанное и просторное здание, слишком дорогое для страны, задолжавшей Соединенным Штатам два миллиарда или что-то около этого и даже не приносящей извинений за неуплату хотя бы доли причитающихся с нее процентов. Мебель и картины очень дорогие, все красиво и подобрано со вкусом, но, будь я итальянским послом, я постеснялся бы приглашать представителя Соединенных Штатов в этот дворец. Я уехал рано, чувствуя, что простудился. Я лег в постель и принял аспирин в надежде предотвратить новый приступ.

Вторник, 19 ноября. В половине двенадцатого я посетил советского посла в его великолепном особняке, значительно большем, чем итальянский. Но в его кабинет меня провел один только дворецкий, в то время как другие посольства имеют по нескольку слуг. Он ничем не показал, что жаждет получить чаевые, – это единственное место в Берлине, где вам не надо давать полмарки или целую марку при каждом визите.

Посол только что вернулся из Москвы. В связи с вторжением Японии в Северный Китай положение напряженное. Я намекнул, что, если бы русское правительство сдержало свои обещания, данные в 1933 году, наш президент и английское правительство могли бы заявить совместный протест в Токио, и это, возможно, предотвратило бы агрессию в Северном Китае. Он не сказал, что согласен со мной, но я чувствовал, что это так. Я заметил далее:

Если бы эти страны заявили протест и пригрозили Японии бойкотом, война была бы остановлена.

Посол тут же сказал, что хотел бы сообщить по телеграфу в Москву мои замечания.

Если вы это сделаете, – ответил я, – то дайте понять, что это всего лишь мое собственное мнение.

Четверг, 21 ноября. С кратким визитом приходил эксперт из министерства труда в Вашингтоне. Он один из тех многих американцев, которые пытаются изучить Германию, не зная немецкого языка. Как мне кажется, он человек сведущий и отнюдь не намерен выставлять себя напоказ.

Понедельник, 25 ноября. Сегодня утром у меня побывал наш посол в Москве Буллит. Он совсем поправился после болезни, которая мучила его здесь в сентябре этого года. Его высказывания о России прямо противоположны тем взглядам, которых он придерживался, когда был здесь проездом в прошлом году. Тогда Буллит был полон энтузиазма. Он наследник большого состояния и известен своими щедрыми пожертвованиями в пользу Рузвельта в 1932 году. Мой взнос составил всего лишь 25 долларов.

Я был очень удивлен, услышав от него, что, когда он прошлой осенью уезжал из Москвы, президент Рузвельт поручил ему побывать в Китае и сообщить о планах и действиях японцев на Дальнем Востоке. Буллит утверждает теперь, что Китай окажет самое решительное сопротивление попытке Японии установить господство над Северным Китаем. В распоряжении одного только китайского генерала имеется 100 тысяч солдат, которые сотрут с лица земли японскую армию. Я не могу с этим согласиться. Буллит сказал, что России нечего и пытаться удержать полуостров, выдающийся в Японское море у Владивостока. Его скоро захватят японцы. Я спросил:

– Вы считаете, что если Германия добьется своего, то Россия с ее 160-миллионным населением должна быть лишена доступа к Тихому океану и оттеснена от Балтики?

Он сказал:

– О, это не имеет никакого значения.

Я не мог удержаться и сказал:

– Вы должны знать, что такое отношение к России на протяжении последних двухсот лет было причиной многих войн.

Буллит ответил только:

– Ирландия закрывает Англии доступ к морю.

Я был поражен, услышав такие речи из уст ответственного дипломата, который так много сделал для признания России в 1933 году. Президенту, вероятно, известны его умонастроения, но если это так, то как мог он назначить его послом в Советскую Россию?

Вторник, 26 ноября. Прилагаю донесение из французских источников о затруднениях Шахта.

Заметив, что за границу поступает необычайно много немецких банкнот, не учтенных им, Шахт заинтересовался этим и начал расследование. Финансовые подробности этого дела мне непонятны. Так или иначе, Шахт заподозрил неладное. Он начал проверять транспорты с углем из Германии, и в грудах угля было обнаружено несколько старых ящиков, спрятанных, очевидно, евреями в целях контрабандного вывоза своих денег. Однако даже это не могло объяснить появления огромных сумм в зарубежных странах. Он стал подозревать наличие утечки через официальные каналы. Тогда он пронумеровал по особой системе банкноты на сумму в несколько сот тысяч марок, предназначенных для Розенберга, Гиммлера и Геббельса. Эти меченые банкноты вскоре появились в других странах; тем самым в результате некоторой слежки выявилось, что эти три человека финансировали своих зарубежных агентов по пропаганде не только из сумм, официально выделенных Шахтом на пропаганду, но также и из огромных сумм, которые им удавалось урвать по другим статьям бюджета и которые согласно требованиям Шахта должны были оставаться в стране.