Уильям Додд - Дневник посла Додда

Четверг, 24 октября. Чикагский сенатор Джеймс Хэмилтон Льюис, побывавший здесь месяц назад, вернулся сегодня из Москвы, где он пролежал две или три недели тяжело больной. Я навестил его в отеле «Адлон». Он выглядел очень слабым и без конца благодарил меня и мою жену за то, что мы послали ему сиделку из Берлина, и особенно за присылку кукурузных хлопьев, которыми он питался, когда начал поправляться от воспаления легких. В России он их не нашел, а другую пищу в течение ряда дней не мог переваривать. Это был забавный случай: однажды в полночь, когда все мы уже были в постели, раздался телефонный звонок; звонили из России, через Берлинское отделение газеты «Нью-Йорк таймс». Убедительно просили выслать хлопья самолетом, отправляющимся утром в половине восьмого. Во всем доме только моя жена услышала звонок. Она взяла трубку и обещала снабдить представителя «Таймса» двумя коробками кукурузных хлопьев, если он зайдет к нам за ними и отвезет их на аэродром. Он согласился, и продовольствие было таким образом отправлено. Сенатор утверждал, что мы спасли ему жизнь.

Пятница, 25 октября. Одним из моих посетителей сегодня утром был Роберт Джексон, очень способный молодой юрист из министерства финансов в Вашингтоне. Он непринужденно говорил о том, какие трудности пришлось преодолеть президенту Рузвельту, чтобы организовать встречу между предпринимателями в области коммунальных услуг и банкирами для обсуждения мер, направленных на предотвращение новой депрессии и других социальных бедствий. То, что он сказал о своем начальнике Моргентау, звучит ободряюще. Президент понимает стоящие перед ним трудности и делает все, чтобы избежать таких шагов, которые могли бы привести к победе республиканцев в 1936 году. Джексон считает, что Рузвельт победит, но боится, что народ, не зная экономического положения, может избрать такой конгресс, который не поддержит конструктивных мероприятий президента. Я тоже опасаюсь, что это может произойти даже в том случае, если Рузвельт победит таким же значительным большинством голосов, как в 1932 году. Мне кажется, что Джексон – самый способный и умный человек из всех, кто за последнее время приезжал сюда из Соединенных Штатов.

В половине шестого меня навестил мой знакомый – профессор Вольфганг Виндельбанд и с грустью сообщил, что ему приказано уйти со своего поста и отправиться в Галле. Он говорит, что скорее подаст в отставку, чем подчинится приказу. «Если я поеду в Галле, – сказал он, – гитлеровская молодежь организует там против меня демонстрации, студенты откажутся посещать мои лекции и через несколько месяцев меня уволят». По-моему, это предположение довольно близко к истине.

Расстроенный профессор, глубоко возмущенный, хотел выяснить, нет ли возможности получить работу в Соединенных Штатах. Все, что я мог обещать ему, это послать письма нескольким знакомым ректорам университетов. У нас в Соединенных Штатах так много безработных молодых ученых, что мне трудно обнадежить его.

День или два назад атташе Миллер сообщил мне, что германское правительство запретило американским фирмам, производящим автомобили, пишущие машинки и швейные машины, посылать бесплатно запасные части своим филиалам в Германии. Это означает, что ремонтировать 60 тысяч американских автомобилей в Германии должны сами немцы, которые не могут выпускать запатентованные части к ним. Не имея возможности производить капитальный ремонт, владельцы американских машин будут вынуждены покупать новые машины немецкого производства. Это напоминает меры против импорта, применявшиеся в Соединенных Штатах в 1930 году; они, несомненно, вызовут кампанию за дальнейшее ограничение ввоза в Америку немецких товаров.

Суббота, 2 ноября. Стараясь не привлекать к себе внимания, я в такси доехал до конторы доктора Шмитта, бывшего гитлеровского министра экономики. Шмитт – единственный известный мне настоящий государственный деятель, занимавший высокий пост при Гитлере, хотя в финансовых делах Шахт – маг и чародей. Я совершенно доверительно сообщил ему о случае с профессором Виндельбандом. Ему об этом факте ничего не известно, но известен план Розенберга и Франка заставить немецкие университеты заниматься пропагандой вместо преподавания истории. Он сказал, что это нелепый план, однако Гитлер уже одобрил его. Тем не менее Шмитт выразил готовность попытаться при случае воздействовать на Гитлера и рекомендовал мне поговорить с Нейратом. Я сказал, что это невозможно, так как вопрос сугубо личный и ни в коей мере не официальный. Шмитт признал, однако, что, до тех пор пока Розенберг и Франк будут продолжать свою политику, отношения с Соединенными Штатами не могут улучшиться.